Драма на примере произведений евгения шварца. Своеобразие переосмысления традиционных структур в драматургии Е. Эволюция системы персонажей в более позднем творчестве е. Шварца

ЖАНРОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ ДРАМАТУРГИИ Е.Л.ШВАРЦА
И ПЬЕСА «ТЕНЬ»

В этой главе мы попытаемся проанализировать жанровые особенности пьес Шварца и определить соотношение сказки и реальности в его писательском сознании.
Пьесы Е. Шварца принято делить на три группы: сказки, «реальные» пьесы и произведения для театра кукол. Наиболее интересными представляются его сказки, при этом в критике существует множество разных жанровых определений его пьес. Например, «Приключения Гогенштауфена» и «Голый король» считаются сатирическими комедиями, «Тень» и «Дракон» – сатирическими трагикомедиями, а «Обыкновенное чудо» – лирико-философской драмой. Некоторые критики (В.Е.Головчинер) выделяют в творчестве драматурга некоторые особенности «философской», «интеллектуальной» драмы. Склонность к осмыслению политических и социальных проблем своего времени сближают некоторые пьесы Шварца с эпической драмой.
Многие критики, по аналогии с «комедией положений» и «комедией характеров», различают в творчестве Шварца «сказку положений» и «сказку характеров». Нам кажется, что при этой классификации его пьесы-сказки в основном представляют собой «сказки характеров», потому что наибольший интерес для драматурга представлял внутренний мир его героев. В эмоциональности его пьес, повышенной роли субъективного начала проявляются и черты лирического театра.
Такие «сказки характеров» Шварца как «Голый король», «Красная Шапочка», «Снежная королева», «Золушка», «Обыкновенное чудо» имеют глубокий философский подтекст, который автор выражает именно благодаря сочетанию сказочного и реального. Шварц писал, что «сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь» .
Шварц в своих пьесах-сказках трансформирует жанровую природу сказки: традиционный конфликт сказки между добром и злом он переосмысливает с точки зрения современного литературного сознания. Иногда критика очень прямолинейно подходит к этой особенности пьес Шварца, Например, считается, что его Дракон является олицетворением фашизма, однако нам кажется, что талант Шварца проявляется именно в умении использовать символы, имеющие разные толкования.
Использованные Шварцем известные сказочные персонажи – волшебники, принцессы, говорящие коты, юноши, превращенные в медведей – вовлечены в его пьесах в социальные отношения людей XX века. Пересоздавая известные сказочные сюжеты, Шварц наполнял их новым психологическим содержанием, придавал им новый идейный смысл. Написанная на сюжет сказки Ш.Перро «Золушка, или хрустальная туфелька» пьеса Шварца – оригинальное произведение. В «Снежной королеве» Андерсена Герда отступает перед несчастьем, случившимся с Кеем, у Шварца она борется за него. В сказке Андерсена маленькая разбойница сама просит Северного оленя доставить Герду во владения Снежной королевы, у Шварца – Герда просит оленя помочь, а маленькая разбойница не хочет их отпускать. Как мы уже отмечали, в созданном вскоре после прихода к власти Гитлера «Голом короле» Шварца объединены сюжетные мотивы трех андерсеновских сказок: «Свинопаса», «Нового платья короля» и «Принцессы на горошине». Эти сюжеты наполнились новой проблематикой, схематичные сказочные образы – политическим содержанием. Конечно, в образе тупого короля, кричавшего по всем поводам: «сожгу», «убью, как собаку», можно узнать Гитлера, но, как нам кажется, «мода сжигать книги на площадях», люди, трясущиеся от страха, целые страны, превращенные в тюрьмы, встречались и в другие времена. Ведь не случайно написанная Шварцем в 1940 году пьеса «Тень» была снята с репертуара сразу после премьеры.
Известно, что большинство пьес-сказок Шварца написано на сюжеты сказок Андерсена, и это не случайно: в каждой из сказок датского сказочника шла речь о разоблачении зла, а эта проблема была особенно близка Шварцу. Одни и те же сюжеты у Андерсена и Шварца «это все равно, что одна тема разговора, на которую у каждого из собеседников есть свое мнение». Так, если у Андерсена разоблачение – это отделение истинного добра от зла, то Шварц считает, что разоблачение зла еще не означает победы над ним. Нужно еще, чтобы большинство людей преодолело свое пассивное отношение к нему. Кроме того, если в сказке добро обязательно побеждает зло, то Шварц в пьесах допускает возможность двоякого разрешения основного конфликта.
Общим у обоих авторов является характерное для жанра сказки смешение фантастического и реального, но и здесь можно заметить различие. Как JI.Ю.Брауде пишет об Андерсене, что «оригинальность его сказок заключалась в сочетании фантастики с будничностью и современностью» , то же можно сказать и о пьесах Шварца. Причем у обоих авторов сказочными, фантастическими героями становятся и положительные герои, и носители зла.
Общей для авторов является и ироническая манера письма, но у Андерсена ирония – это прием, с помошью которого он высмеивает сословные предрассудки, черты характера героя, а у Шварца ирония становится способом изучения действительности. В поэтике Шварца ирония выражается в парадоксах, каламбурах, гиперболах. противоречиях. В качестве истоков иронической драмы Шварца можно рассматривать в большей мере фьябы К. Гоцци и «Кот в сапогах» JI. Тика, чем сказки Андерсена.
Наконец, в отличие от андерсеновской сказки, в пьесах Шварца почти всегда ощущается авторское присутствие. Иногда (как в «Снежной королеве» или в «Обыкновенном чуде») это персонаж –сказочник, хозяин-волшебник – который является свидетелем или участником событий. Шварц использует и другие приемы выражения авторского отношения – эпиграфы к пьесе «Тень», лирические монологи героев, воспринимаемые как непосредственное выражение авторских мыслей.
Наиболее сложной, психологически насыщенной и трагической пьесой Шварца нам представляется философская сказка «Тень», которая создавалась около трех лет (1937-1940). Написанная опять же на андерсеновский сюжет, пьеса отражает самые сложные проблемы тех лет, когда, с одной стороны, мир находился под угрозой фашизма, с другой стороны – советская страна переживала тяжелые времена сталинских репрессий, страха, лагерей. Но если о фашизме писалось в разных странах множество произведений, то трагическая тема жизни советских людей практически не имела в литературе тех лет права на существование. Понятно поэтому, что Шварц для высказывания своих оценок и мнений обратился к сказочным сюжету и образам.
Режиссер Н.П.Акимов, который после запрета в Театре комедии постановки «Принцессы и свинопаса» предложил Шварцу написать другую пьесу на андерсеновский сюжет, рассказывал, что первый акт «Тени» был написан за десять дней, а второй и третий акты писались много месяцев.
Известно, что первый акт «Тени» был прочитан автором в Театре комедии в 1937 году. Если учесть, что в марте 1940 года состоялась премьера, и в этом же месяце подписана в печать изданная театром книжка с текстом пьесы, то можно считать, что Шварц работал над пьесой в 1937-1939 годах, а поставлена и опубликована пьеса была в 1940 году.
Надо отметить, что этот спектакль был сразу признан и зрителями, и критикой и с тех пор начал свою длительную жизнь на мировой сцене. В 1947 году эта пьеса покорила Берлин, в 1952 швейцарец Линдтберг поставил ее в знаменитом Камерном театре в Тель-Авиве. В 1960 году – через двадцать лет после первой постановки, Театр комедии снова поставил пьесу, которая стала для этого театра, по выражению Акимова, «таким же определяющим лицо театра спектаклем, как в свое время «Чайка» для МХАТа и «Принцесса Турандот» для Театра им. Вахтангова» .
В пьесе «Тень» Шварц использует прием, который исследователи творчества писателя называют соотношением «чужого» и «своего» сюжетов. Но Шварц не просто использует «чужой сюжет», его пьеса – это в значительной степени полемика с грустной сказкой Андерсена о тени, которая предала человека и захотела стать его господином. В последующих главах мы постараемся проанализировать особенности интерпретации андерсеновского сюжета и характеров персонажей его сказки в пьесе Шварца.

Рецензии

Здравствуйте! я хочу к Вам обратиться с просьбой. я почитала Вашу работу про тень. она очень хорошая. я начала писать курсовую "образ тени в романе-бумеранге Е.В.Клюева "Книга теней". увидела следующее(но у меня возникли огромные затруднения с интертексуальностью - проследить параллель творчества клюева с др.литературой и культурой в целом..Если можете, подскажите мне, пожалуйста, какие из этих значений тени существовали уже в культуре, а какие - чисто авторские, то есть, еще неизвестные, и какие автор трансформирует(в 2-3 словах)Я буду Вам очень благодарна!:основные ипостаси тени, выявленные нами в романе-бумеранге:
-тень как оптическое явление ("попытаемся хотя бы в самых общих чертах постичь необыкновенный этот феномен - Феномен Тени. О нет, не физическую (resp. оптическую) его природу - оставим физику физикам"),
-тень как атрибут дневного мира ("Тени живых становились все более тусклыми: понятное дело, вечер ", Дальше - долгий полет сквозь длинный темный коридор и в конце его - слово "Orpheus ". Вроде, все так. И она опять открыла глаза: прямо перед ней сидел Статский. Эвридика вздрогнула, зажмурилась, стала наблюдать через щелочки. Действительно, Статский. В белом халате. Лацкан отогнут. Из-под лацкана - свитер. На свитере - большой значок с надписью "Orpheus",Орфей в переводе с древнегреч. означает "лечащий светом", при наличии света возможна тень. Следовательно, Эвридике необходим этот герой как неотъемлемая ее часть),
-тень как нечто неясное, неопределенное, загадочное (" Намекают на эти утраты те идиомы, которые сберегаемы языком в состоянии нерасчлененном и смысл компонентов которых угадывается только весьма приблизительно - настолько приблизительно, что, пожалуй, нет нужды и утруждать себя. Достаточно попросту привести известные нам идиомы, варьирующие тему тени. Ср.: тень обиды; ни тени насмешки; тени под глазами; тень прошлого; держаться в тени; бросать тень на...; стать чьей-нибудь тенью; ходить тенью; одна тень осталась (так говорят о том, кто слишком худ)...", "тень представляет собою некоторый пластический материал sui generis, коим возможно работать как глиною? Или это жидкая субстанция, способная принимать форму заключающего ее сосуда? Или же, наконец, это летучее вещество - результат сгущения содержащихся в воздухе частиц?"),
-тень как намек на что-то (значение, сходное с п.7 в словаре С. Ожегова) ("Уложением №1 по Елисейским полям" категорически запрещалось провоцировать какие бы то ни было ситуации, способные натолкнуть догадливого человека пусть даже на тень-мысли об Элизиуме, на тень-мысли о теневой стороне жизни"),
-тень как отражение сознания (этот "мир" (мир теней) вне мира умопостигаемого не существует, он отражение его, он другая сторона жизни. Теневая сторона жизни"),
-тень как бессознательное ("Ночью за них живет тень: тело безвольно. Днем же - наоборот: тело живет, а тень безвольна. Ночь компенсирует день, день компенсирует ночь - смерть компенсирует жизнь, жизнь компенсирует смерть. На этой тонкой компенсации и основан эффект контактной метаморфозы: жизнь человека есть "смерть" его тени, смерть человека есть "жизнь" его тени... И сон человека есть "жизнь" его тени").
-тень как неотъемлемая часть материального мира ("По отсутствию тени узнавалась нечистая сила"), как неотъемлемая часть человека ("Ведь носитель без тени мог бы стать в земной жизни лишь нечистой силой, на что, согласитесь, не каждый пойдет").
-тень как воплощение злого начала в человеке ("Да и у тех, кто просто связан был с нечистой силой - колдуны, ведьмы, - с тенями тоже не все благополучно обстояло. Так, сами они могли считать себя в безопасности, даже если кому-то приходило в голову расправиться с ними физически: никакие побои не оставляли следов на их теле. Казалось, они и вовсе не чувствовали ударов - только презрительно улыбались в лицо тому, кто посмел посягнуть на них. Однако стоило только дотронуться до их тени - тут с ними начинало твориться нечто неописуемое. А уж попробуй кто-нибудь стукнуть их тень, скажем, палкой или начать топтать ее!.. И конвульсии случались, и припадки, и помрачение ума, даже смерть могла приключиться. Так что колдуны и ведьмы пуще глаза берегли тени свои - простой же народ, прознав об этом, их самих и пальцем не трогал: прыг на тень - и давай плясать! "),
-тень, как нечто независщее от человека или предмета ("тени имеют способность появляться и исчезать, увеличиваться и уменьшаться, постоянно менять очертания. Наконец, один и тот же объект может отбрасывать сразу несколько теней в разные стороны - и тени эти, заметим, иногда сильно отличаются друг от друга. Бывает так, что теней больше, чем предметов, - бывает так, что меньше... В общем, тени ведут себя, как захотят, и никому не известно, как именно захотят они вести себя в следующую минуту"; "Оставим в покое случайного этого человека и сосредоточим внимание на второй тени, тем более что она вполне заслуживает внимания. Приглядимся к ней: вот она послушно следует за человеком и послушно же повторяет его движения, а вот уже - смотрите, смотрите! - отделилась от него, переметнулась к дереву, на минутку присоединилась к тени дерева, скользнула по мостовой, остановилась и побыла тенью-самой-по-себе... будьте внимательнее... и - раз! Исчезла").
-тень как душа (Тень Петера Шлемиля, тень Станислава Леопольдовича у Клюева, за которой идет охота. Душа как поле битвы Добра и Зла. "А в скольких языках "душа" и "тень" вообще обозначаются одним и тем же словом!", ""Петр, - скажу я ему, - тень как дух знает все - плоть как материя ничего не знает; тень как дух не ветшает - плоть как материя изнашивается!""),
-тень как призрак ("Тень отца является к Гамлету и требует правды. Тень возлюбленной садится у изголовья постели: - Ты любил меня, помни, я теперь тень").
-тень как символ вечности (Петр, читая книгу без выходных данных о деятельности тени Ученого, называет ее книгой Вечности: "S.L. означает, дай бог памяти, что-то вроде "без места издания". Без места, без года. То есть? То есть Везде и Всегда. Остроумный ход, а? Книга о Вечности... Книга Вечности. Конечно, глупо сопровождать Вечность выходными данными. Вечность-тысяча-восемьсот-такого-то-года, гм...". Возникает перекличка с названием: "Книга теней" как "книга о вечном" и с жанром - "книга о вечном", значит, о беспрерывно повторяющемся, возвращающемся),
-тень как ум (Тень Ученого у Е.В. Клюева, "едва ли не с первого дня Тень Ученого активнейшим образом включилась в развернутую программу разработки новых форм контактов", мотив связи с тенью через книгу - Петр в библиотеке),
-тень как духовное начало в человеке(борьба за душу Станислава Леопольдовича),
-тень как символ искусства (театр теней Японии - представление Эвридики и петра в банке, инсценирование ограбления, выступление доктора Аида Александровича Медынского в цирке в роли дрессированной собачки, "А такое, к примеру, зрелище, как театр теней, едва ли не предумышленно вводит нас в заблуждение относительно действительных объектов, предлагая нам созерцать на специальным образом освещенной поверхности то гуся, то пса, то змея, а то и внешность маленького человека, меж тем как изображения эти суть простые следствия хитроумного сложения перстов мастера"; "Вспомните законы театра теней: один из них состоит в том, что тени не должны совмещаться - иначе изображение становится непонятным. А при таком скоплении теней, как в Элизиуме..."),
-тень как память (мотив воспоминаний Эвридики: "И потом возникает низкий такой мужской голос: он поет очень знакомую мелодию, но никак не вспомнить - и тогда тень начинает укорачиваться").
-тень как подражание. (у К.Юнга "дьявол - тень Бога. которая обезьянничает и подражает ему" ("Ответ Иову", с.80). С этой позиции можно рассмотреть второстепенных героев как беспомощных, лишенных внутреннего стержня, самобытности, людей, то есть, как теней. Тень - всего лишь оболочка, не имеющая лица, передающая форму без содержания. (это и Дмитрий Дмитриевич Дмитриев, который признается, что дочь его называет "Гаюлием", и бесвкусно накрашенная дрессировщица, претендующая на имя Полины Виардо, "Тень Ученого при его жизни ничем не отличалась от прочих теней: она сопровождала Ученого и была обычной, очень хорошо знающей свое дело тенью. Увеличивалась или уменьшалась в зависимости от количества света, старалась копировать Ученого во всем и потому была весьма и весьма респектабельной тенью - в мантии и профессорской шапочке").
-тень как принадлежность к загробному миру ("А более заметные следы привели бы в Аид - в царство неинтересных, в общем, теней, в обиталище бестелесной массы, толпы парообразных каких-то духов... ", "Значит, Элизиум. Елисейские поля... Поля на краю земли. Несколько тысячелетий принимали они странников - не то чтобы самих странников (сами странники оставались в земле), но их тени, ибо все равно мертвые тени не имут. Тени имут живые, да не так уж часто обращают на это внимание", "Совершенно ненормальная эта тень постоянно покидала Элизиум и более или менее продолжительное время пребывала в миру"),
-тень как пародия:
- на Москву 1980-х годов («
- Одеты Вы очень модно - пардон, что воспользовался паузой!
- А надо как? - Петр приготовился к конфронтации.
- А надо - никак. Чтобы не быть иллюстрацией места и времени...» (разговор Станислава Леопольдовича и Петра в первой главе романа. Станислав Леопольдович представляет собой в воображении Петра (столичного жителя, студента), некого загадочного старика, но точно не из свиты Воланда),
-На жизнь людей в целом (пародийны характеры Д.Д. Дмитриева, отчасти –Эммы Ивановны Франк; пародийны сцены ограбления Петром и Эвридикой банка, последовавший за этим судебный процесс),
-тень как антиномия материальному миру («"Петр, - скажу я ему, - тень как дух знает все - плоть как материя ничего не знает; тень как дух не ветшает - плоть как материя изнашивается!").

Драматург-сказочник. Считал, что сказка – один из древнейших жанров, который помогает чуткому читателю и зрителю хотя бы на время вновь почувствовать себя ребенком, понять и принять мир во всей его простоте и сложности.

Не сразу был оценен критиками. Долгие годы снисходительно-высокомерные интонации, что несерьезный жанр и годится только для детской лиетратуры. Неугодна советскому режиму, зачем зрителю тонкие аллюзии, прозрачные ассоциации, мудрые и лукавые советы.

Теперь же его вернули на сцену, так как зритель ждет доверительной искренней интонации, но при этом ироничной.

«Ундервуд» - первая пьеса. Считал её реалистичной. Сам не понял как стал сказочником. Услышал, что у него получился новый вид сказки.

Учеба в Московском универе, поступление в театральную мастерскую, приезд в составе нее в Петроград, знакомство с писательской средой, интерес к «Серапионовым братьям», работы литературным секретарем у Чуковского, сотрудничесво в детский журналах «чиж» и, «Еж» и первые пьесы.

Он поражал всех талантом импровизации, невероятный выдумщик. Встреча с режиссером Акимовым (Ленинградский театр комедии). Акимов говорил, что если бы существовала должность «душа театра», это был бы Шварц.

1)Голый король. 1934. Впервые появились любимые герои драматурга – властолюбивый король, ловкие министры, прекрасная принцесса, свинопасы, пастухи и прочее население сказочного города.

Тема – власть, оказывающая деформирующее влияние на население (Голый король, тень, дракон) Власть внушает священный трепет народу. Но человек, на вершине власти, платит за это дорого, теряет друзей, любимых, лишается человечского тепла. Всегда сопутствуют ложь и лесть (в Голом короле гротескно-сатирический образ правдивого первого министра).

Власть может рядиться в какие угодно яркие одежды, но искренние люди, поэты видят, что король-то голый!

Всегда счастливый финал. В голом короле Генрих и принцесса играют свадьбу, а король убегает во дворец. Но во всех этих счастливых финалах есть нотка грусти. Можно посрамить глупого правителя, но как его глупость уничтожить? Как убедить толпу, что не надо делать кумира из голого короля? Эти вопросы остаются неразрешенные.

Перед нами новый вид сказки. Мб это социальная, сатирическая или философская.

2)Тень. 1940. Эпиграф и «сказки моей жизни» Андерсена. Слодные, диалектические взаимоотношения света и тьмы, добра и зла, дружбы и предательства, любви и ненависти, т.е. противоречий, который составляют основу жизни, её развитие, движение, истолковываются драматургом мудро и смело.

Тень – Теодор Христиан – гнусное, отвратительное существа, является порождением самого Ученого. Он сам вызвал её неосторожными словами. Тень, покинув Ученого идет к власти. Поразительно, как быстро оказываются востребованы обществом темные стороны человеческой души. Такое гибкое существо необходимо министрам, тайным советникам и тд. Открытый финал, так как Ученый все равно считает, что тень еще вернется, т е борьба добра и зла продолжается.

Драматургия Евгения Шварца. Взгляд из 21 века.

В 2016 году Евгению Львовичу Шварцу исполнилось 120 лет. Долгое время его имя было незаслуженно забыто, книги с его произведениями не переиздавались, а то, что было напечатано, задвигалось поглубже на книжной полке.

А между тем, Е.Шварца можно по праву назвать «врачевателем человеческих душ», потому что он давал возможность читателям и зрителям вникнуть в смысл жизни («Чем вы живете? Ради чего?» - спрашивает герой пьесы «Тень» Ученый у Доктора, словно обращаясь к нам), помогал уничтожить ростки зла в их душах. Пьесы его – для детей, но не только, а может быть, и не столько для детей. Он «стремился тронуть всех», пишет в статье «О красоте человеческих лиц» М.Синельников (6, с.369).

Драматургия – сложный род литературы, имеющий свои специфические особенности, требующий своего читателя, серьезного, вдумчивого, требовательного. Автору драматургического произведения бывает очень непросто не оставить нас равнодушными, сделать нас сопричастными к жизни других людей, героев пьесы, а еще – вызвать душевный подъем, «разбудить, извлечь из-под спуда повседневности дремлющие, как огонь под пеплом, наши чувства и мысли, обострить их, разжечь, дать им познавательную силу…» (1, с. 36). По этому поводу хорошо сказал У.Ченнинг, американский проповедник, писатель 18 – 19 вв.: «Каждый человек – это целый том, если только вы знаете, как читать его». Видимо, Е.Швар пытался «прочесть» людей, найти в каждом «что-то живое» и, как говорит Ученый из пьесы «Тень», «задеть за живое – и все тут».

Способностью «задеть за живое» обладали и обладают пьесы Е.Шварца, а сам он, как настоящий талант, заставляет отчетливо, образно представить себе тех людей, которые выведены в них, вникнуть в суть конфликтов, которые возникают между этими людьми, а главное, оценить их самостоятельно, без подсказок: ведь комментарии в пьесах, как правило, сведены до минимума.

Желание посвятить себя театральному искусству появилось у Е.Шварца еще в годы учебы на юридическом факультете Московского народного университета им. Шанявского в начале 20 века. Сначала это было что-то неосознанное, далекое, но решение оказалось неколебимым, несмотря на то что к тому времени им не было написано еще ни одной строчки, а буквы почерка «похожи на помирающих комаров» (5, с. 89).

В своих дневниках Е.Шварц пишет: «Детство и молодость – время роковое. Угаданное верно – определяет всю жизнь». И нам кажется, что сам он свой путь определил правильно. Выбор был сделан. Оставалось только воплотить в жизнь задуманное, сказать свое веское слово в литературе.

Позже, в 40-е годы, у Шварца возник замысел пьесы «Летучий голландец», который писатель не осуществил. Но среди прочих рабочих записей к этой пьесе осталось стихотворение, которое, несомненно, отражает позицию Е.Шварца:

Меня господь благословил идти,

Брести велел, не думая о цели,

Он петь меня благословил в пути,

Чтоб спутники мои повеселели.

Иду, бреду, но не гляжу вокруг,

Чтоб не нарушить божье повеленье,

Чтоб не завыть по-волчьи вместо пенья,

Чтоб сердца стук не замер в страхе вдруг.

Я человек. А даже соловей,

Зажмурившись, поет в глуши своей.

Драматургия Е.Шварца рождалась в суровой атмосфере 20-х – 30-х годов, когда детская литература была взята под подозрение, а «противники антропоморфизма (наделение материальных и идеальных объектов, предметов и явлений неживой природы, животных, растений, мифических существ человеческими свойствами), утверждали, что и без сказок ребенок с трудом познает мир». Но для себя писатель решил: «Уж лучше сказки писать. Правдоподобием не связан, а правды больше» (5, с.6).

Все началось с Г.Х Андерсена, Ш.Перро и народных сказок. Е.Шварц умело использует знакомые с детства сюжеты и создает свои оригинальные пьесы с живыми сценическими характерами.

«Ундервуд» - одна из первых сказок, поставленная в 1929 году ленинградским ТЮЗом. По поводу этой постановки Шварц написал: «Первый раз в жизни я испытал, что такое успех… Я был ошеломлен, но запомнил особое, послушное оживление зала, наслаждался им… Я был счастлив» (5, с.321).

На уже тогда Шварц был очень требователен к себе, в нем постоянно боролись сомнения по поводу своего таланта. После успеха «Ундервуда» прошло немного времени, и «жизнь пошла так, как будто никакой премьеры и не было. И в моем опыте как будто ничего и не прибавилось. За новую пьесу я взялся как за первую – и так всю жизнь» (5, с.322). Несомненно, такое отношение к своему делу вызывает уважение.

В октябре 1933 года состоялась премьера «Клада». Действие происходит в горах, где школьники помогают взрослым найти заброшенные медные рудники. Успех был неожиданный и полный. В «Литературном Ленинграде» появился подвал: «ТЮЗ нашел клад» (5, с. 395).

А потом рождались одна за одной переделки-переложения: «Голый король» (1934 г.), «Красная шапочка» (1937 г.), «Снежная королева» (1938г.) Но знакомые герои под пером Е.Шварца обрели новые черты и легко вписались в контекст современной эпохи. Например, Атаманша в «Снежной королеве» говорит: «Детей надо баловать, тогда из них вырастают настоящие разбойники». Не кажется ли вам, что это актуально сейчас, в 21 веке, когда избалованная молодежь позволяет себе совершать поступки, нарушающие нормы морали и права!?

В 1940 году Е.Шварц создает пьесу «Тень». Она наполнена иронией, остроумием, глубокой мудростью и человечностью, «прельщает… проскальзывающей то там, то здесь глубокой философской мыслью, облеченной в изящную форму сказочной шутки» (5, с.739).

В сказку вошли проблемы, конфликты и сама атмосфера драматургии вполне «серьезной», «взрослой». Герой сказки – бесхитростная душа, «простой, наивный человек», как аттестуют Ученого его влиятельные враги (в чем, кстати, и видят опасность для себя). Его можно причислить к плеяде литературных чудаков и даже ассоциировать с некоторыми оговорками с тем же Чацким, Гамлетом, Дон Кихотом. Христиан Теодор, рекомендованный как друг самого Андерсена, «не одержал уверенной победы над Тенью, этим существом оборотного мира, воплощением антикачеств» (3, с. 763), он просто спасся бегством из бывшей сказочной страны, где волшебство отступало перед реальностью, мимикрируя, приноравливаясь к ней. В этой стране друзья предавали друзей, торжествовали равнодушие и притворство. Ученый покидает страну с финальной репликой: «Аннунциата, в путь!». Она напоминает ничуть не оптимистичный клич Чацкого: «Карету мне, карету!».

Многое из того, что происходит в пьесе, очень органично вписывается не только в эпоху начала 20 века. Многое из того, о чем говорят герои этого произведения, мы с легкостью можем приложить и к нашей сегодняшней жизни.

Например, нисколько не потеряли своей актуальности слова Ученого: «Ваша страна – увы! – похожа на все страны в мире. Богатство и бедность, знатность и рабство, смерть и несчастье, разум и глупость, святость, преступление, совесть, бесстыдство – все это перемешалось так тесно…». Люди, подобные журналисту Цезарю Борджиа из этой же пьесы, встречаются у нас достаточно часто. «Я хочу власти, почета, и мне ужасно не хватает денег. Ради секрета своего полного успеха я готов на все», - говорит этот герой.

Добиться успеха в жизни, подняться по карьерной лестнице можно разными путями, в том числе и таким способом, о котором рассказывает Мажордом, поучая своего помощника: «…моя поясница сгибается сама собой при приближении высоких особ. Я еще их не вижу и не слышу, а уже кланяюсь. Потому – то я и главный». Очень знакомая ситуация!

У Министра финансов вполне четкая позиция: «Благоразумные люди переводят золото за границу, а заграничные деловые круги волнуются по своим заграничным причинам и переводят золото к нам. Так и живем». Перемены не входят в планы чиновников, они этого терпеть не могут, как заявляет тот же Министр.

Разоблачения боятся все. Например, Придворные дамы из пьесы «Голый король» слышать не хотят правду о себе, которую вещает Нос. Герцогиня за королевским ужином напихала себе в рукава бутерброды, котлеты, пирожки и другую снедь; графиня экономит и уже целый месяц обедает в гостях, а у баронессы делают для гостей КУРИНЫЕ котлеты из КОНИНЫ. Конечно, это может повлиять на репутацию. Хотя что можно говорить про государство, в котором Поэт готовит для Короля приветственную речь, где предусмотрены вопросы и … ответы на них (!?), а Король считает, что его «нация – высшая в мире. Все другие никуда н годятся, мы молодцы». Тут уж, согласитесь, национализмом попахивает!

Встреча Короля с толпой невольно напоминает встречи наших граждан с высоким руководством. Первый Министр открыто предупреждает: «Рот открывать можно только для того, чтобы крикнуть «ура» или исполнить гимн». Происходит явное возвеличивание человека, находящегося у власти. Тот же Первый Министр говорит: «Он (король) – и вдруг так близко от вас. Он мудрый, он особенный! Не такой, как другие люди. И такое чудо природы – вдруг в двух шагах от вас. Удивительно!»

О чиновниках в пьесе «Тень» говорится, что им «все безразлично: и жизнь, и смерть, и великие открытия», они – «страшная сила». Нужны ли комментарии?

Как во времена Е.Шварца, так и сейчас очень хлопотно с людьми простыми и наивными, которых зачастую считают хуже шантажистов, воров, авантюристов, хитрецов и ловкачей. Именно так смотрели на героя пьесы «Тень» Ученого, который не мог наблюдать этот безумный, несчастный мир сквозь пальцы, не мог махнуть на все рукой, как советовал ему Доктор. Герой говорит об Ученом: «Он здоров. Но дела идут плохо. И пойдут еще хуже, пока он не научится смотреть на мир сквозь пальцы, пока он не махнет на все рукой, пока не овладеет искусством пожимать плечами».

У Ученого свое мнение: «Не верить ничему – да ведь это смерть! Все понимать – это тоже смерть. Все безразлично – да ведь это еще хуже смерти!»

А.П.Чехов по этому поводу писал: «Равнодушие – паралич души, преждевременная смерть». К сожалению, и сейчас немало людей, отгораживающихся от внешних проблем, связанных с жизнью общества. Нарушать их покой очень рискованно, можно угодить в неприятную историю.

Началась Великая Отечественная война. В дни блокады Ленинграда Е.Шварца прикомандировали к Радиоцентру. В книге о работе радио той поры говорится: «Самыми интересными, значительными стали сказки и сценки Евгения Шварца. Каждый приход на радио этого большого художника становится событием… Вокруг Е.Шварца всегда была обстановка творчества, доброжелательства. Включение в Радиохронику таких сказок драматурга, как «Сон министра», «Дипломатическая конференция», «Союзники» заставляло требовательней отнестись и к другим материалам хроники. Хлестко и остроумно написаны Е.Шварцем «Похождения фашистского черта» (5, с.733).

К сожалению, перечисленные произведения писателя большинству современных читателей и зрителей не знакомы.

Начало Отечественной войны Шварц «отмечает» пьесой «Под липами Берлина», написанной совместно с М.Зощенко. В годы войны создает пьесы «Одна ночь», «Далекий край» и другие. Пьеса «Одна ночь» намечалась к постановке в БДТ в 1942 году, но поставлена не была. Сам Шварц с горечью писал: «Я не особенно привык, что пьесы мои ставятся» (4, с.6).

В 1942 году писатель выезжает в г. Котельнич Кировской области, затем в Оричи, где находились эвакуированные из Ленинграда детские учреждения. Материал был собран, и в сентябре этого же года Е.Шварц закончил работу над пьесой «Далекий край», поставленной впоследствии во многих ТЮЗах.

В 1944 году завершена пьеса-памфлет «Дракон», которую «драконили» несколько десятилетий, снимая со сцены и запрещая. Ведь убийство Дракона – покушение на саму власть! Это была сказка, но ее классифицировали как «вредную сказку». Вредную и опасную. Автор так и не увидел свое детище в печати.

Принято считать, что пьесы «Голый король», «Тень» и «Дракон» составляют трилогию, являющуюся реакцией Шварца на тоталитарный режим. Но надо думать, что Шварц ни в коем случае не метил в И.Сталина, тем более, что «тема – маньяк во главе государства – в применении к СССР еще не владела общественным сознанием (3, с.763). Мастерство писателя заключается в аполитичности его героев, ведь они проповедуют вечные законы добра, любви, дружбы, истины. Любое нормальное общество должно стремиться к торжеству этих законов. Герой пьесы «Голый король» Христиан восклицает: «Сила любви разбила все препятствия… Приветствуйте любовь, дружбу, смех, радость!» Эти слова так актуальны для нашего времени, когда люди зачастую озлоблены, враждебны друг другу.

Когда в свое время знаменитого английского драматурга Бернарда Шоу спросили в связи с разным толкованием одной из его пьес, каковы же его собственные убеждения, он ответил: «У меня нет своих убеждений. У меня есть убеждения моих действующих лиц…» (1, с.33). Эти слова можно отнести и к Е.Шварцу, хотя, несомненно, у него были свои убеждения. Но мы думаем, что эти слова можно трактовать следующим образом: «Я драматург и, создавая разные человеческие фигуры и характеры, должен изображать их с наибольшей объективностью, правдоподобием, а для этого мне мне необходимо становиться «каждым из них» (2, с.34).

«Настоящий человек – это тот, кто побеждает», - говорит героиня пьесы «Тень» певица Юлия Джули об Ученом. Считаем, что это и о самом Е.Шварце, и вообще о людях, живущих с миром и добром в душе.

В 1947 году детский театр знакомился с пьесой Шварца «Иван честной работник». В архивах сохранилось два ее варианта. Несмотря на то что в начале 70-х годов она обсуждалась на заседании художественного совета, была принята к постановке, но, к сожалению, поставлена не была.

В 1949 году Шварц написал пьесу «Первый год». После неоднократных переделок она получила название «Повесть о молодых супругах».

О кропотливости труда Е.Шварца над своими произведениями говорит тот факт, что, например, сцену встречи переодетой принцессы с медведем (пьеса «Медведь», первый акт которой был написан в 1944 году, последний – в 1954 году) автор переделывал шесть раз. «Эту пьесу я очень любил, прикасался в последнее время к ней с осторожностью и только в такие дни, когда чувствовал себя человеком», - писал Шварц в своем «Дневнике» 13 мая 1952 года. Даже название произведения долгое время было в стадии поиска: «Веселый волшебник», «Послушный волшебник», «Безумный бородач», «Непослушный волшебник» и, наконец, очень просто, но ёмко «Обыкновенное чудо».

Еще в 1924 году С.Я.Маршак стал для Е.Шварца учителем. Слушая его, молодой писатель начинал понимать «и как писать, и что писать,…когда работа закончена, когда она стала открытием, когда ее можно публиковать». Маршак буквально «вбивал в ученика сознание того, что работа над рукописью – дело божественной важности» (5, с.88).

Большое уважение вызывает такая черта характера Е.Шварца, как искренность, с которой он пишет о себе: «Я не умею работать так, как полагается настоящему профессиональному писателю… И никак не чувствую себя спокойнее с годами. Каждую новую вещь начинаю, как первую» (5, с.14, 22, 25). И в то же время – вера, что «все будет хорошо». «А вдруг жизнь пойдет полегче? А вдруг я начну работать подряд, помногу и удачно? А вдруг я умру вовсе не скоро и успею еще что-нибудь сделать?» (5, с.24). Много ли сейчас людей, стремящихся оставить после себя что-то долговечное и существенное?!

Всю жизнь Евгений Шварц шел к «свободе художника», а, посетив в декабре 1956 года выставку П.Пикассо, записал: «Он делает то, что хочет», позавидовав его «свободе. Внутренней.» (3, с.764).

Мастерство драматурга в значительной мере определяется тем, насколько умело и тонко он использует язык, который требует точности и по возможности краткости. В нем не должно быть лишних слов. Каждое слово пьесы, каждый монолог «должны быть подчинены главной задаче – способствовать развитию действия, выражать чувства и мысли, душевные состояния и намерения персонажей на разных поворотах сюжета» (1, с.90).

Применительно к драматургии Шварца это определение как нельзя лучше характеризует языковую манеру его пьес, т.к. она находится в единстве с их идейным и образным содержанием. Язык здесь служит, «а не лежит, как макеты в выставочной витрине. Он служит, действует… Чувствуешь и понимаешь, что он драгоценный, живой!» (2, с.31).

Сказкам Е.Шварца присуща значимость содержания, чистота нравственной атмосферы. Под пером писателя ненависть к злу и насилию, любовь к добру и свободе приобретают новое качество и новую окраску, становятся явственно и глубоко созвучны мыслям наших современников.

Сказочные образы Шварца обладают «психологической глубиной, пластичностью, объемностью, реалистической полнотой и жизненной достоверностью» (5, с.185).

Идейная содержательность, реалистическое полнокровие делают пьесы Е.Шварца в равной степени достоянием юного и взрослого зрителя.

Юный зритель найдет в них романтику чудес, узнает из них о добре и зле. Взрослому они дадут пищу для размышлений о проблемах нашей эпохи.

В свой 60-летний юбилей Евгений Шварц получил более двухсот телеграмм от писателей, артистов, художников, в которых звучали слова признательности ему, «доброму волшебнику», как писала В.Ф.Панова. И.Г.Эренбург сердечно поздравлял «чудесного писателя, нежного к человеку и злого ко всему, что мешает жить». М.Зощенко, присутствовавший на юбилее Е.Л.Шварца 20 октября 1956 года в Доме писателей им. В.Маяковского, в своем приветственном слове сказал: «С годами я стал ценить в человеке не молодость его, и не знаменитость, и не талант. Я ценю в человеке приличие. Вы очень приличный человек, Женя!» (7, с.142).

В 1957 году И.И.Шнейдерман, подводя итог жизненной деятельности Е.Шварца, написал ему в письме: «…Т а к видеть жизнь, быть таким трезвым – и сохранять веру в добро, это дано только большим людям. Или по-настоящему простым людям, на которых вся жизнь держится. У Вас есть и то, и то, сердце простого человека, талант человека великого. Легче жить на света, когда знаешь, что есть такие люди, как Вы».

Знакомясь все глубже с творчеством Евгения Львовича Шварца, мы искренне подтверждаем справедливость этих слов.

Мы понимаем, что представленное исследование драматургии Е.Шварца далеко не полное. Предстоит еще много работы, чтобы имя талантливого писателя заслуженно заняло свое место в ряду классиков русской литературы.

Список использованной литературы.

1.Апушкин Я.В. Драматургическое волшебство. – М.: «Молодая гвардия» 1966.

2. Оснос Ю. В мире драмы. – М.: Сов.писатель, 1971.

3. Русские писатели 20 века: Библиографический словарь/Гл.Ред. и сост. П.А.Николаев.-М: Большая российская энциклопедия; Рандеву – АН. 2000.

4. Симфония разума. Афоризмы и изречения отечественных и зарубежных авторов. Композиция Вл.Воронцова.-М., «Молодая гвардия», 1976.

5. Шварц Е.Л. Живу беспокойно…: Из дневников.-Л., Сов.писатель, 1990.

6. Шварц Е.Л. Обыкновенное чудо: Пьесы.-СПб.: Лимбус Пресс, 1998.

7. Шток И.В. Рассказы о драматургах.-М., 1967.

Слуга королю:
«Позвольте мне сказать вам прямо, грубо, по-стариковски:
вы - великий человек, государь!»

Шварц Е.Л., Голый король / Пьесы, М.-Л., «Советский писатель», 1982 г., с. 87.

Учился, но не закончил юридический факультет Московского университета, поскольку увлёкся театром, где играл как актёр. Несмотря на положительные оценки его ролей, Е.Л. Шварц оставил сцену и с начала 1920-х годов работал литературным секретарём К.И. Чуковского , позже – журналистом.

С 1924 года работал в детской редакции Госиздата под руководством С.Я. Маршака в Ленинграде.

«Сейчас трудно представить, как мы были веселы. Пантелеев вспоминал, как пришёл он в 26 году впервые в жизни в детский отдел Госиздата и спросил в научном отделе у наших соседей, как ему найти Олейникова или Шварца . В это время соседняя дверь распахнулась и оттуда на четвереньках с криком: «Я верблюд!» выскочил молодой кудрявый человек и, не заметив зрителей, скрылся обратно. «Это и есть Олейников», - сказал редактор научного отдела, никаких не выражая чувств - ни удивления, ни осуждения, приученный, видимо, к поведению соседей».

Шварц Е.Л., Живу беспокойно… (из дневников), Л., «Советский писатель», 1990 г., с. 241.

В 1948 году Евгений Шварц написал пьесу «Обыкновенное чудо», где король легко оправдывает свои злодеяния:

«Король: Я страшный человек! [...] Деспот. А кроме того, я коварен, злопамятен, капризен. [...]
И самое обидное, что не я в этом виноват...

Хозяин: А кто же?

Хозяйка: А удержаться никак не возможно?

Король. Куда там! Я вместе с фамильными драгоценностями унаследовал все подлые фамильные черты. Представляете удовольствие? Сделаешь гадость - все ворчат, и никто не хочет понять, что это тётя виновата. [...]

Дядя! Он так же вот разговорится, бывало, с кем придётся,наплетет о себе с три короба, а потом ему делается стыдно. И у него душа была тонкая, деликатная, легко уязвимая. И чтобы потом не мучиться, он, бывало, возьмет да и отравит собеседника. [...] Дядя, дядя, дядя! Нечего улыбаться! Я человек начитанный, совестливый. Другой свалил бы вину за свои подлости на товарищей, на начальство, на соседей, на жену. А я валю на предков, как на покойников. Им всё равно, а мне полегче. [...] Отвечать самому, не сваливая вину на
ближних, за все свои подлости и глупости - выше человеческих сил!

Я не гений какой-нибудь. Просто король, какими пруд пруди».

В 1956 году был издан первый сборник пьес Е.Л. Шварца. До этого несколько пьес были запрещены Властями после премьеры.

«Основной стилистический приём, обеспечивавший своеобразие шварцевской драматургии и прославивший её, - это приём стилистического контраста, неожиданного соединения разных стилистических слоев. Поэтому так врезались в память, превращались в крылатые цитаты и входили в идиоматику русской интеллигенции все эти знаменитые фразы Шварца: Скотина не хочет понять, что главное в нашем путешествии тонкие чувства. (Грубое ругательство вставлено в высказывание, стилизованное в духе сентименталистской прозы.) Я могу вам представить полный список его преступлений, которые ещё [...] только намечены к исполнению. (О сказочном злодеянии повествуется языком бюрократических переговоров.) Пожалейте наследных убийц... (В инфантильно-сентиментальную формулу вставлено слово «убийцы».) ...Что это за жизнь была без короля! Мы просто истосковались! (Казённо-патриотические возгласы дополняются фразами в стиле «жестоких романсов».) Придайте мне позу крайней беззаботности. (Сугубо описательный оборот используется в прямой речи, да ещё обращённой на самого произносящего.) Мама, застрели-ка его! (Подчеркнуто бытовым тоном предлагается убить человека.) Собственно, тот же принцип стилистического парадокса положен и в основу всех характеров драматургии Шварца: дурашливые короли, деловитые разбойники, инфантильные министры, Баба Яга, умиленно сюсюкающая сама с собой, поэт, по совместительству работающий палачом (sic!), и пр. Это было нарочитое обнажение приёма».

Лосев Л.В., Ме (муары) Е.Л. Шварца / Солженицын и Бродский как соседи, СПб, «Изд-во Ивана Лимбаха», 2010 г., с. 237.

«Факт влияния творчества Ханса Кристиана Андерсена на драматургию Евгения Шварца очевиден. Три его пьесы - «Голый король», «Снежная королева» и «Тень» написаны на андерсеновские сюжеты, и одной из них - «Тени» - предпосланы знаменитые слова Андерсена из «Сказки моей жизни»: «Чужой сюжет как бы вошёл в мою плоть и кровь, я пересоздал его и тогда только выпустил в свет». Это не могло не привлекать внимания исследователей, хотя проблема, конечно же, не исчерпана, тем более, что при первых к ней обращениях акцент делался на актуальных идейно-содержательных моментах сходства или отличия сказочников - что было естественно для эпохи ослабления идеологических запретов».

Исаева Е.И., Ханс Кристиан Андерсен и Евгений Шварц, в Сб.: По небесной радуге за пределы мира: к 200-летнему юбилею Х.К. Андерсена / Отв. редакторы Н.А. Вишневская и др., М., «Наука», 2008 г., с. 134.

«Есть люди, талантливо работающие в традициях Шварца, - скажем, Горин с его «Тем самым Мюнхгаузеном», «Геростратом», «Домом, который построил Свифт»…»

Зарубина Т., О Шварце, журнал «Нева», 1991 г., N 10, с. 207.

И.Л. Тарангул

Висвітлюється питання про форми взаємодії традиційного сюжетнообразного матеріалу та його оригінально-авторського переосмислення. Дослідження проводиться на матеріалі творчості Є. Шварца ("Голий король") та літературної спадщини Г.-Х. Андерсена. Розглядаються проблеми жанрової трансформації досліджуваного твору. Обґрунтовується те, що в результаті взаємодії обох сюжетів, в універсальному контексті на рівні підтексту піднімаються проблеми драматичних процесів епохи 30-40-х рр. ХХ ст.

Ключові слова: драма,традиційні сюжети та образи, жанрова трансформація, підтекст.

The article covers the problem of the forms of interaction of traditional plots and images and their author"s original reinterpretation. The author investigated Eu. Shwarts"s work "The Naked King" and H. Ch. Andersen literary heritage. The article focuses on genre transformations and the author considers the thought that as a result of plots interaction in the universal context on the sub-text level various questions of the dramatic processes of the period 1930-1940 have been raised.

Ключові слова: traditional plots and images,genre transformations, drama.

В литературе ХХ века, насыщенного переломными историческими катаклизмами, актуализируется проблема нравственной самооценки личности, выбора героя, помещенного в экстремальную ситуацию. Для осмысления этой проблемы писатели обращаются к культурному наследию прошлого, к классическим образцам, содержащим в себе универсальные нравственные ориентиры. Трансформируя культурное наследие других народов, писатели стремятся сквозь призму осмысления причин трагических процессов современности ощутить глубинные связи удаленных друг от друга эпох.

Обращение к культурным многовековым традициям спровоцировало появление в русской драматургии ХХ века множества произведений, которые существенно трансформируют общеизвестные сюжеты, актуализируются новой проблематикой (Г. Горин "Тот самый Мюнхгаузен", "Чума на оба ваши дома"; С. Алешин "Мефистофель", "Тогда в Севилье"; В. Войнович "Снова о голом короле"; Э. Радзинский "Продолжение Дон Жуана"; Б. Акунин "Гамлет. Версия"; А. Володин "Дульсинея Тобосская"; Л. Разумовская "Сестра моя Русалочка", "Медея"; Л. Филатов "Лизистрата", "Гамлет", "Новый Декамерон, или Рассказы чумного города", "Еще раз о голом короле" и др.).

Одним из писателей, создавших оригинальные версии традиционного сюжетно-образного материала, стал Е. Шварц ("Тень", "Обыкновенное чудо", "Голый король", "Красная шапочка", "Снежная королева", "Золушка" и др.).

Драматург утверждал, что "перед каждым писателем, увлеченным сказкой, есть возможность или уйти в архаику, туда, к сказочным истокам, или привести сказку к нашим дням" . Представляется, что в этой фразе достаточно емко сформулированы магистральные пути переосмысления традиционных сказочных структур в национальных литературах, не утративших формально-содержательной значимости и в современной литературе. Осмысливая современную ему действительность,Е. Шварц искал опору для отторжения ее экзистенциальной безысходности в универсальных гуманистических кодексах, созданных и осмысленных народнопоэтическим творчеством. Именно потому он обращается к жанру сказки, которая представляла широкий простор для анализа трагических противоречий эпохи.

Все наиболее значительные сказки-пьесы Е. Шварца – это "дважды литературные сказки" . Драматург, как правило, использует сказки, уже переработанные литературой (Андерсен, Шамиссо, Гофман и др.). "Чужой сюжет как бы вошел в мою кровь и плоть, я пересоздал его и только тогда выпустил в свет" . Эти слова датского писателя Шварц взял эпиграфом к своей "Тени" – пьесе, в которой перерабатывается андерсеновский сюжет. Именно так декларировали оба писателя особенность своего творчества: создание самостоятельных, оригинальных произведений на основе заимствованных сюжетов.

В основе пьесы Шварца лежит конфликт, традиционный для жанра романтической сказки и характерный для многих произведений Андерсена. Это конфликт между сказочной мечтой и повседневной реальностью. Но сказочный мир и реальность в пьесе русского драматурга принципиально особенные, поскольку их формальносодержательное взаимодействие осуществляется с учетом жанровой многослойности пьесы, которая усложняется "провоцирующим" ассоциативно-символическим подтекстом.

Исходя из философской направленности пьес Шварца, исследователи относят его произведения к жанру интеллектуальной драмы, выделяя следующие ее отличительные черты: 1) философский анализ состояния мира; 2) повышение роли субъективного начала; 3) тяготение к условности; 4) художественное доказательство идеи, обращение не столько к чувствам, сколько к разуму . Сочетание в пьесе жанровых особенностей волшебной фольклорной сказки, художественных форм романтической сказки и принципов художественного моделирования мира в интеллектуальной драме провоцирует жанровый синтез, в котором максимально сближаются сказка и реальность, условный мир и современность. Посредством такого синтеза из сказки "вычленяются" те нравственные ценности, которые помогают отдельной личности (герою) выстоять в трагических обстоятельствах современной реальности. Благодаря сказочной условности изображения действительности, мир "Голого короля" оказывается одновременно вполне реальным.

По мнению М.Н. Липовецкого, "проходя сквозь литературу, сказка, воплотившая в себе мечту о подлинно человеческих ценностях, должна напитаться опытом истории, чтобы действительно помочь человеку выстоять, не сломиться в полной трагических испытаний и катаклизмов современности" .

Центральной коллизией пьесы "Голый король", как и ряда других его пьес, является человек в условиях власти тирании, личность, противостоящая диктату, отстаивающая свою духовную свободу и право на счастье. Находясь в условиях осознания чудовищного нравственного алогизма тоталитарного режима, когда личность подвергается обесчеловечиванию, Шварц провозглашает в пьесе концепцию "основной жизни", свойственной сказке, в которой главным оказывается твердое ощущение нравственной нормы. Именно в "Голом короле" концепция "основной" и "ложной" жизни, их непростое соотношение открыты с особой силой. Чтобы донести эти мысли до читателя (зрителя), Шварц использует в своих пьесах мотивы известных андерсеновских сказок. Традиционная, широко известная сказочная ситуация в пьесах Е. Шварца несколько снижает интерес читателя к фабульной основе, иносказание становится главным источником занимательности.

Контаминируя мотивы сказок Г.-Х. Андерсена ("Принцесса и свинопас", "Принцесса на горошине", "Новое платье короля"), Е Шварц помещает своих героев в принципиально новые, созвучные с его эпохой условия. Начало пьесы вполне узнаваемо, главные герои – принцесса и свинопас, но функциональные характеристики обоих существенно отличаются от сказочных прототипов. Шварц игнорирует проблему социального неравенства в отношениях между главными героями. При этом большей трансформации подвергается образ принцессы Генриетты. В отличие от героини Андерсена, принцесса Шварца лишена предрассудков. Однако для Шварца не особенно важны взаимоотношения между героями, встреча двух молодых людей служит в пьесе завязкой для основного действия. Соединению влюбленных противостоит воля короля-отца, который собирается выдать дочь замуж за соседнего правителя. Генрих решает бороться за свое счастье и это стремление завязывает основной конфликт пьесы.

Вторая картина первого действия знакомит нас с порядками правления соседнего государства. С прибытием принцессы главным вопросом, интересующим короля, становится вопрос о ее происхождении. Благородство происхождения принцессы проверяется с помощью горошины, положенной под двадцать четыре перины. Таким образом, в пьесу вводится мотив сказки Андерсена "Принцесса на горошине". Но и здесь Шварц переосмысливает протосюжет, включая в сюжетное развитие мотив презрительного отношения к социальному неравенству. Главная героиня способна пренебречь своим высоким происхождением, если оно препятствует ее любви к Генриху.

Вопрос о "чистоте крови" в пьесе становится своеобразным откликом писателя на современные события времени написания пьесы. Свидетельство тому – множество реплик персонажей пьесы: "… наша нация есть высшая в мире… " ; "Камердинер: Вы арийцы? Генрих: Давно. Камердинер: Это приятно слышать " ; "Король: Какой ужас! Принцесса еврейка " ; "… начали сжигать книги на площадях. В первые три дня сожгли все действительно опасные книги. Тогда начали жечь остальные книги без разбора " . Порядки "высшего в мире государства" напоминают фашистский режим. Но при этом нельзя считать пьесу прямолинейным антифашистским отзывом на события в Германии. Король – деспот и самодур, но в нем нельзя усматривать черты Гитлера. Король Шварца когда-то "все время нападал на соседей и воевал… теперь у него никаких забот нет. Соседи у него забрали все земли, которые можно было забрать " . Содержание пьесы гораздо шире, "ум и воображение Шварца были поглощены не частными вопросами жизни, а проблемами коренными и важнейшими, проблемами судеб народов и человечества, природы общества и природы человека" . Сказочный мир этого государства становится вполне реальным миром деспотизма. Шварц создает в пьесе художественно убедительную универсальную модель тирании. Писатель осмысливал трагические условия общественной жизни своей страны 30-40-х гг., трактуя проблему фашизма лишь как очередное "доказательство повторения многих горьких жизненных закономерностей" . Острое осознание противоречий и конфликтов современной ему эпохи заставляют драматурга выдвигать в качестве основной тему сохранения личности в человеке, концентрируя внимание на онтологических доминантах общеизвестного материала. Поэтому-то Генриетте чужд мир "милитаризованного государства", который она отказывается принять: "Здесь все под барабан. Деревья в саду выстроены взводными колоннами. Птицы летают побатальонно… И все это нельзя разрушить – иначе погибнет государство… " . Военизированные порядки в королевстве доведены до абсурда, воинскому уставу должна подчиниться даже природа. В "высшем в мире государстве" люди по команде трепещут от благоговения перед ним, обращаются друг к другу "по восходящей линии ", процветают лесть и лицемерие (сравним, например, антиутопический мир, созданный щедринским Угрюм-Бурчеевым).

Борьба социально "низкого" Генриха за свою любовь приводит его к соперничеству с королем-женихом. Так в сюжет пьесы входит мотив еще одной сказки Андерсена "Новое платье короля". Как и в заимствованном сюжете, герои переодеваются в ткачей и в определенной ситуации "обнажают" истинную сущность своего правителя и его свиты. Королевство, в котором королю выгодно знать только приятную правду, держится на умении подданных отвергать очевидное и признавать несуществующее. Они настолько привыкли лгать и лицемерить, что боятся сказать правду, "язык не поворачивается " . На стыке сказочного образа "высшего в мире государства" и реалистическиусловной модели тирании и деспотизма возникает особый мир государства, в котором ложное, несуществующее становится вполне реальным. Поэтому каждый, кто разглядывает ткани, а потом "сшитый" наряд короля, не обманывается, но действует в согласии с "уставом" королевства – создает своеобразную мистифицированную действительность.

Андерсен в своей сказке рассматривает проблему допустимости пребывания у власти человека, личность которого исчерпывается одной характеристикой – страстью к нарядам (аналогичную характеристику использует, например, Г. Горин в пьесе "Тот самый Мюнхгаузен"). Глупость и лицемерие подданных сказочник рассматривает прежде всего с морально-этической точки зрения. Шварц же выдвигает на первый план социально-философские вопросы, в своеобразной форме исследует природу и причины возникновения тирании. Разоблачение зла, деспотизма, глупости, самодурства, обывательства – основная проблема произведения, которая формирует систему коллизий, их активное взаимодействие между собой. Один из героев утверждает: "Вся наша национальная система, все традиции держатся на непоколебимых дураках. Что будет, если они дрогнут при виде нагого государя? Поколеблются устои, затрещат стены, дым пойдет над государством! Нет, нельзя выпускать короля голым. Пышность – великая опора трона " . Сюжетное развитие постепенно проясняет причины уверенного царствования тирана. Они заключаются в рабской психологии обывателя, не способного, да и не желающего критически осмыслить действительность. Процветание зла обеспечивается за счет пассивного, обывательского отношения толпы к реалиям жизни. В сцене на площади толпа зевак собралась очередной раз полюбоваться новым платьем своего кумира. Горожане заранее в восторге от наряда, еще до появления короля на площади. Увидев же своего правителя действительно голым, люди отказываются объективно воспринимать происходящее, их жизнь основана на привычке к тотальной тирании и слепой убежденности в необходимости власти деспота.

Намеки на злободневные противоречия современности просматриваются у Е. Шварца на всех уровнях: в образных характеристиках, репликах персонажей, и главное, в стремлении писателя изобразить современность на уровне ассоциативно-символического подтекста. В финальной сцене пьесы Генрих заявляет о том, что "сила любви разбила все препятствия " , но, учитывая сложную символику пьесы, такой финал – это лишь внешняя онтологическая оболочка. Нетронутым остается абсолютизация тирании, пассивное обывательское отношение людей к жизни, стремление подменить реальность мистифицированной действительностью. Однако очевидным остается и то, что Шварц сумел переосмыслить андерсеновский сюжет, который приобрел в пьесе совершенно новый смысл.

Литература

1. Борев Ю.Б. Эстетика. 2-е изд. – М., 1975. – 314 с.

2. Бушмин А. Преемственность в развитии литературы: Монография. – (2-е изд., доп.). – Л.: Худож. лит., 1978. – 224 с.

3. Головчинер В.Е. К вопросу о романтизме Е. Шварца // Научн. тр. Тюменского ун-та, 1976. – Сб. 30. – С. 268-274.

4. Липовецкий М.Н. Поэтика литературной сказки (На материале русской литературы 1920-1980-х гг.). – Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1992. – 183 с.

5. Нямцу А.Е. Поэтика традиционных сюжетов. – Черновцы: Рута, 1999. – 176 с.

6. Шварц Е. Обыкновенное чудо: Пьесы / Сост. и вступ. статья Скороспеловой Е. – Кишинев: Лит артистикэ, 1988. – 606 с.

7. Шварц Е. Фантазия и реальность // Вопросы литературы. – 1967. – № 9. – С.158-181.

Стаття надійшла до редколеґії 16.11.2006 р.

Ключевые слова: Евгений Шварц,Евгений Львович Шварц,критика,творчество,произведения,читать критику,онлайн,рецензия,отзыв,поэзия,Критические статьи,проза,русская литература,20 век,анализ,Е Шварц,драма,голый король