Малый театр три сестры продолжительность спектакля. Три сестры. Малый театр. "Три Сестры" МДТ в Театре Водевиль – Чехов кристальной ясности

Источник: СТИ

Что Самые свежие и самые обсуждаемые «Три сестры» на волне споров о назначении режиссера Сергея Женовача художественным руководителем МХТ им. А. П. Чехова. Настоящий шедевр. Абсолютно чеховский спектакль без высокопарных интонаций, смертной тоски и радикального осовременивания.

Зачем идти За отличными шутками (ни в одном другом театре Чехов не звучит так весело), безупречными актерскими работами молодых артистов и настроением светлой грусти. Всё пронзительно от первой минуты до последней. И при этом очень и очень легко.

Самые «молодежные»

Источник: meyerhold.ru

Что Очень смелый и очень «молодежный» спектакль от режиссера Виктора Рыжакова (первооткрывателя Ивана Вырыпаева и любителя новой драмы). Много параллелей с нашим «сегодня», поп-культурой и даже комиксами.

Зачем идти За неожиданными впечатлениями и вау-эффектом. Перед зрителем предстает вполне современная пьеса, в которой есть и секс, и черный юмор, и важные смыслы. А еще стиль. Сцена опоясывает зрительный зал. Сестры в кедах мчатся за невидимым поездом. За ними - толпа мужчин в военных шинелях. Красиво и страшно до мурашек.

Самые радикальные

Источник: МХТ.

Что Самая радикальная версия от режиссера Константина Богомолова. Звездные актеры (Дарья Мороз, Александра Ребенок, Софья Эрнст, Александр Семчев и др.) сидят на красивых диванах в красивых нарядах и произносят знакомый текст тихо, бесчувственно, без интонации, скороговоркой. Дом Прозоровых «построен» из неоновых балок и «украшен» видеоэкранами, транслирующими крупные планы артистов.

(ОСНОВНАЯ СЦЕНА: Театральный проезд, д. 1 (м.Театральная) и СЦЕНА НА ОРДЫНКЕ: ул. Большая Ордынка, д. 69 (м. Добрынинская))

Драма в 4-х действиях (3ч)
А.П. Чехов
1200 - 4000 руб.

Спектакль ТРИ СЕСТРЫ

Стоимость билетов:

Балкон: 1200-2000 руб.
Бельэтаж: 1500-2500 руб.
Амфитеатр, ложи: 1800-3000 руб.
Партер: 2300-4000 руб.

Стоимость одного билета включает услуги по резервированию и доставке.
Точную стоимость и наличие билетов уточняйте по телефонам с сайта. Билеты есть в наличии.

Рецензия «Театральной Афиши»
«Это яростный автор» – так понимает Чехова Армен Джигарханян. Он нашел для этой постановки ранний, неисправленный вариант пьесы – и не ошибся с выбором. Но даже привычные авторские реплики здесь неузнаваемы. Они режут ухо, застревают в мозгу, они будоражат, злят, изумляют.
Автор «Трех сестер» – врач, и диагноз своим персонажам он ставит безошибочный. И нет в хрестоматийном «в Москву, в Москву!» надежды ни для кого из них, нет будущего. Лишь перелетные птицы все летят куда-то над домом Прозоровых, и будут лететь, «пока Бог не откроет им тайну».

Сестры Прозоровы (Ольга, Маша и Ирина) тоскуют в одном из захолустных городков российской провинции, где на время расположился военный гарнизон. На фоне этой безмерной провинциальной скуки разворачиваются отношения средней из сестер - Маши и офицера Вершинина, младшей - Ирины и барона Тузенбаха. Маша так и не обретет своего счастья, Ирина навсегда потеряет любимого человека. Уйдет из города полк. Стихнут звуки военного оркестра. Потянутся долгие-долгие дни... „В Москву, в Москву!“ - так и останется вечным символом несбывшихся надежд всех героев этой драмы А.П.Чехова.

Режиссёр-постановщик - Художник-постановщик - Александр Глазунов
Музыкальное оформление - Григорий Гоберник
Режиссер - Василий Фёдоров

Премьера - 16 января 2004 года.

Продолжительность спектакля 3 часа.

Прозоров Андрей Сергеевич народный артист России

Наталья Ивановна, его невеста, потом жена
заслуженная артистка России

И.А.ЖЕРЯКОВА

Ольга
народная артистка России
А.И. ОХЛУПИНА

Маша
народная артистка России
Лауреат Государственной премии России
О.Л. ПАШКОВА

Ирина
В.В. АНДРЕЕВА

Кулыгин Федор Ильич, учитель гимназии, муж Маши
народный артист России
В.К. БАБЯТИНСКИЙ

Вершинин Александр Игнатьевич, подполковник, батарейный командир
народный артист России
А.Ю. ЕРМАКОВ

Тузенбах Николай Львович, барон, поручик
заслуженный артист России,
лауреат Государственной премии России
Г.В. ПОДГОРОДИНСКИЙ

Соленый Василий Васильевич, штабс-капитан
заслуженный артист России
В.А. НИЗОВОЙ
А.Е. ФАДДЕЕВ

Чебутыкин Иван Романович, военный доктор
народный артист России
Э.Е. МАРЦЕВИЧ
заслуженный артист России
В.Б. НОСИК

Федотик Алексей Петрович, подпоручик
С.А. КОРШУНОВ

Родэ Владимир Карпович, подпоручик
А.Е. ФАДДЕЕВ
Д.А. МАРИН

Ферапонт, сторож из земской управы, старик
народный артист России
А.С.КУДИНОВИЧ

Анфиса, нянька, старуха 80 лет
Л.С. АНИКЕЕВА

Горничная в доме Прозоровых
Л.С. АНИКЕЕВА
Д.Н. ПОДГОРНАЯ

Солдат
А.Т.МАНКЕ

Марина Давыдова

Замри. Умри. Живи дальше

Юрий Соломин поставил "Трех сестер" в Малом театре

Артисты часто идут в режиссуру и крайне редко чего-то в ней добиваются. Юрий Соломин неожиданно добился. Выпущенные им в Малом "Три сестры" сделаны и сыграны с той добротной простотой, о которой видавшие виды критики не смели уже и мечтать.

Так уж случилось, что в Москве существовали с некоторых пор два оплота традиции - МХАТ и Малый. И возглавляют их с недавних пор два выдающихся артиста - Табаков и Соломин. Первый обнаружил в себе задатки выдающегося менеджера и в соответствии с духом времени превратил вверенный ему театр в открытую всем направлениям и ветрам площадку. Второй, напротив, духу времени всячески сопротивлялся, модных веяний чурался и прослыл в театральных кругах неисправимым консерватором. "Три сестры" - плод этого самого консерватизма. Неожиданный, прямо скажем, плод.

Традиция вообще слово расплывчатое. Применительно к театру, и уж тем более к русскому театру, оно подлежит дефиниции с особенным трудом. Ведь Малый и МХАТ воплощают в себе разные традиции. И "Три сестры" - это не из репертуара Малого. Это как раз совсем из другого репертуара. Если быть исторически и театроведчески точным, сыграть Чехова в Малом в соответствии с традицией - это значит сыграть размашисто, задорно, с некоторым уклоном в комедию, скорее всего в комедию Островского. Сергей Женовач - вот истинный наследник этих традиций. "Трех сестер" между тем сыграли в Малом по-мхатовски, не оглядываясь на какую-то конкретную постановку, но в очевидном соответствии с гипотетическим мхатовским спектаклем, каким он, по словам одного из чеховских героев, "представляется в мечтах". То, что Малый, да еще силами его художественного руководителя, взялся решить подобную задачу, заслуживает интереса и уважения. То, что эта задача оказалась ему в конечном итоге по плечу, заслуживает пристального анализа.

Соломина никто никогда не числил в настоящих режиссерах. Он, думаю, и сам себя в них не числил. Никаких поражающих глубиной и новаторством мыслей по поводу чеховской пьесы у него явно не было. Никаких новых слов в искусстве он говорить не собирался. Он вообще оказался в данном случае не режиссером, а скорее медиумом, проводником той театральной идеи, в соответствии с которой надо максимально довериться автору, честно попытаться проникнуть в суть каждого характера и не деформировать пьесу концепцией. Эти предписания кажутся сейчас простыми, как рецепт блинов. Но на моей памяти подавляющее число таких блинов выходило комом.

Вот, скажем, звонит тебе какой-нибудь неискушенный в театральных вопросах родственник и говорит: "Хочется посмотреть Чехова, но чтобы без авангардизма и излишеств всяких нехороших. В классическом исполнении". Буквально не знаешь, что человеку посоветовать, потому что "классические исполнения" вроде бы встречаются, но отдают они такой фальшью, такой беспросветной театральной рутиной, что совестно их кому-либо рекомендовать. Когда забубенную банальщину с развевающимися на сценическом ветру шарфиками и картинно отыгранным на авансцене надрывом выдают за верность традиции русского психологического театра, хочется бежать от этой традиции и ее словоохотливых адептов, как Мопассан от Эйфелевой башни. Ведь на самом деле подобные адепты губят ее куда с большим успехом, чем все радикалы и ниспровергатели вместе взятые. Так неумный охранитель может нанести христианскому вероучению вред посерьезнее, чем самый яростный атеист.

Со спектакля Малого выходишь в хорошем настроении и с радостью в сердце. Оказывается, можно вот так - без открытий и прорывов, но и без неверно взятых нот. Без пошлости и лажи. Эти "Три сестры" ни единой минуты не выглядят анахронизмом, хотя весь джентльменский набор спектакля по Чехову вроде на месте - подробно проработанные интерьеры, задник с березовой рощей, соответствующие эпохе костюмы. Здесь сестры (Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева) будут страдать, Наташа (Инна Иванова) превратится из робкой мещаночки в истеричную домоправительницу, Кулыгин (Валерий Бабятинский) будет возвышенно беззащитен в своей любви к Маше, Соленый (Виктор Низовой) смешон в своих романтических претензиях. Но каждому из них я верю.

Труппа Малого - убеждаешься в этом лишний раз - одна из самых крепких и, главное, слаженных трупп Москвы. Ее артисты редко мелькают в сериалах и телевизионных посиделках за чашкой чая, зато дело свое делают справно. Конечно, Эдуард Марцевич в роли Чебутыкина, давно уже, в отличие от всех прочих, не питающего никаких иллюзий и надежд, показывает класс актерской игры куда более высокий, чем, скажем, Александр Ермаков (Вершинин) или обаятельный, но не очень-то отличающийся этим обаянием от Федотика или Родэ Глеб Подгородинский (Тузенбах), но ни одного из них невозможно упрекнуть в самолюбовании, бессовестном перетаскивании одеяла на себя.

Сидя в Малом, отдаешься мерному течению пьесы и спектакля и обнаруживаешь в его негромкой кантилене неожиданные и точные пассажи. Вот Андрей Прозоров (отличная работа Александра Клюквина) произносит в последнем акте свой очередной монолог на тему "пропала жизнь", адресуя его лежащей в коляске Софочке. И это абсурдное резонерство вдруг обнажает чеховский трагизм посильнее любого надрыва. Или в финале не звучит громкая музыка, которая вроде бы должна сопровождать монолог Ольги согласно ремарке, а просто слышен стук мерно падающих капель. И это, надо сказать, одна из лучших "настроенческих" сцен, которые мне доводилось видеть.

Сравнивая спектакль Малого с другими "классическими" постановками, начинаешь вдруг ясно понимать, чем правильный ответ на сложный вопрос отличается от банального. Банальный - он всегда заимствованный. Для правильного потребна работа собственного мозга и собственной души. Есть теоремы, которые никогда не превратятся в аксиомы. Их надо всякий раз доказывать заново. В спектакле Малого работа души и ума видна, и она способна заменить собой все то, что принято ценить в современном театре, - и стильную декорацию, и неожиданность трактовки, и смелость постановочных ходов.

Где-то традиция, неразрывно связанная когда-то с Художественным театром, но ставшая давно уже всеобщим достоянием, умерла и превратилась в высохшую мумию. Где-то она замерла в ожидании новых свершений. Где-то, как в Малом, продолжает скромно, но достойно жить. Дай Бог ей здоровья.

Российская газета, 4 февраля 2004 года

Алена Карась

Ударим по Чехову

В Малом театре вновь сделали попытку сыграть пьесу великого драматурга

ЧЕХОВСКИЕ радения, приуроченные к юбилею его смерти, вступили в свой апогей. После страшного, исполненного смятения и дисгармонии "Вишневого сада" Эймунтаса Някрошюса высказался Иосиф Райхельгауз, назло всем выпустивший развеселую, пустяшную оперетту "Чайка". Две следующие премьеры - "Вишневый сад" в РАМТе и "Три сестры" в Малом театре - оказались куда более основательными.

Малый театр за Чехова берется редко. Века прошелестели, а природе, духу этого театра по-прежнему чуждо все сколько-нибудь "чеховское". Если бы в конце позапрошлого века "Чайку" не провалили в Александринке - ее бы точно провалили в Малом. Ясная, сильная поступь, темперамент открытый и мощный, уважение к слову, переходящее в патетическую декламацию, - вот актерский стиль Малого театра, который со временем, если и мельчал, то никогда не менял своей природы. Восторженный почитатель Малого театра Василий Розанов, воспитанный его великими мастерами, навсегда сохранил веру в то, что "театр не может передавать ничего интимного, скрытого, внутреннего.... Вообще сила и краткость, как бы ударность всего, - есть основной закон театра".

Словно подслушав эти давние размышления русского философа, художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин поставил чеховские "Три сестры" так, как здесь ставили когда-то Южина-Сумбатова или Немировича-Данченко. "Ударяют" в его спектакле все и во все. Нет ни одной реплики, которая была бы сказана тихо, неразборчиво или незаметно. Поток жизни, серые ее будни, певцом которых так долго дразнили Чехова, неподвластны актерам Малого. Тихое мерцание разных планов, множество ежеминутных драм, полифония голосов, которые, не сливаясь, создают тревожный и сложный гул бытия, - все то, что составляет такую интимную, неизбежную часть чеховской поэтики, - для Малого театра по-прежнему составляет непостижимую тайну.

Наблюдать за этими муками постижения даже любопытно. Раздается бой часов, и Ирина, подойдя к ним, торжественно и пафосно возглашает: "И год назад точно также били часы". Возглашению подлежит всякая реплика и всякая строка. Звуки на реке, крики офицеров, гул волчка, "та-ра-ра-бумбия" Чебутыкина, шум самовара - все и вся становится у Соломина солирующим номером. Когда в доме Прозоровых ждут ряженых, русские народные песни звучат так, точно хор имени Пятницкого выстроился прямо здесь, на сцене.

Собственно, и сами актеры выстраиваются на сцене, точно народный хор, помня, что их должно быть видно и слышно отовсюду. И если уж сестры и все обитатели дома слушают забежавшего на минуту Вершинина (Александр Ермаков), то делают это основательно, развернувшись прямо на зрителя. Сразу видно, генеральские дочки.

Соломин с художником Александром Глазуновым, следуя чеховским постановкам Ефремова и Левенталя, подробно выстраивают на сцене дом Прозоровых с комнатами и переходами, с пейзажем и березовой рощей.

Но здесь-то, с березовой рощи, и начинается самое интересное. Соломин пытается расслышать трагедию с первых, веселых аккордов Ирининых именин. Роща - место, где Соленый убивает Тузенбаха - постоянно присутствует в образном строе спектакля, точно немой пророк и свидетель будущих несчастий. Да и сами именины - с подробным застольем, самоваром и пирогом - тоже читаются Соломиным как предвестие. К сожалению, и актеры в первом акте играют так, точно все самые роковые развязки пьесы уже произошли.

Праздник начинается с поминок. Гости Прозоровского дома встают, чтобы помянуть умершего ровно год назад отца. А еще раньше - в прологе к спектаклю - Соломин читает фрагмент письма Чехова к Книппер, где он говорит о своем истерзанном неразделенной любовью сердце.

Собственно, эта интонация поминовений, смертоносных предвестий и личных несчастий - главная в спектакле Малого театра. С каждым новым вздохом его дыхание становится все горячее, а в сцене пожара почти обжигает количеством разбитых судеб и безнадежных любовей. Скученные в одной маленькой комнате сестры, спрятавшийся за ширму Кулыгин (Валерий Бабятинский), вдребезги пьяный Чебутыкин (нежная и безысходная интонация Эдуарда Марцевича - может быть, самое сильное впечатление спектакля), бедная старая Анфиса (Галина Демина), брат Андрей (Александр Клюквин) - Соломин концентрирует степень страдания до предельной степени. Пожалуй, лишь Маша в исполнении Ольги Пашковой не слышит этой отчаянной атмосферы. Для нее ни любовь, ни внезапно обрушившееся на нее счастье несущественны, актриса с легкостью пропускает важнейшие сцены пьесы. И потому ее исповедь сестрам о своей незаконной любви воспринимается случайной и бессмысленной.

Существенно, что Тузенбах (Глеб Подгородинский) любит Ирину. Существенно, что она не слышит этой любви, но готова с ней смириться. Существенно, что Ольга (Алена Охлупина) внезапно принимает Кулыгина как человека, которого она - в отличие от Маши - могла бы полюбить. Существенно, что и он готов был бы полюбить Ольгу, если бы не тяжесть моральных запретов. Существенно, что он терпит Машино страдание в финале пьесы и готов терпеть его дальше. Существенно, что в финале музыка полкового оркестра вовсе не звучит радостно и успокоительно и слова Ольги тонут в отчаянной и безнадежной тишине. И выходит, что Малый театр порой наивно и напыщенно, но все же умудрился сыграть "Три сестры" как самую отчаянную и безнадежную чеховскую пьесу о несбывшейся любви.

Русский курьер, 5 февраля 2004 года

Алиса Никольская

Малый театр заблудился в трех сестрах

Спектакли, поставленные "между прочим", сегодня в Москве не редкость. Быть может, на большинство из таковых не стоило бы обращать внимание вовсе. Однако есть случаи, когда спектакль, поставленный лишь для того, чтобы определенная пьеса появилась на афише, задевает за живое либо неожиданно интересным результатом либо полной своей неадекватностью.

С "Тремя сестрами" в Малом театре было все ясно еще до поднятия занавеса. Неторопливый "вальс в городском саду", березки на заднике, кружевная светотень... Можно долго разглядывать полированную мебель, изучать пальмы в кадках и гадать, из чего сделан пирог на именинном столе. Однако в какой-то момент начинаешь обращать внимание на действие. И сразу обнаруживаешь множество нестыковок и странностей. Поначалу кажется, что постановщик спектакля Юрий Соломин пошел по самому логичному и для него, и для Малого театра пути - сделал из "Сестер" неспешное бытовое зрелище, где артисты ходят в костюмах, приблизительно соответствующих эпохе, и произносят текст - иногда с пафосом, иногда со слезами и заламыванием рук, иногда спокойно и буднично.

Однако по мере продвижения посещает мысль, что Соломин, наоборот, решил избавиться от традиционного подхода и попытался выстроить не привычно-благостную, а жесткую и нервную систему взаимоотношений. Герои ненавидят друг друга со страшной силой, до пены у рта и зубовного скрежета. А сестры и Наташа так и просто соревнуются, кто кого перезлобствует. Растерянная хлопотунья Ольга (Алена Охлупина) орет дурным голосом, выкрикивая слово "милая", будто это нецензурное ругательство. Простоватый Вершинин (Александр Ермаков) говорит о любви так буднично, что кажется, не привыкать ему к таким словам. Надменная Маша (Ольга Пашкова) брезгливо надувает губы и воротит нос. Каяться перед сестрами ей не в чем, а по уходе военных она бьется в конвульсиях, словно маленький ребенок, которому не дают игрушку. Неловкий барон Тузенбах (Счеб Подгородинский) произносит каждое слово так, будто конфузится, зато, когда речь заходит о "философствовании", выскакивает на авансцену и взывает к публике похлеще иного партийного деятеля. Видимо, прилизанная светскость для этой компании - только повод не слишком афишировать накопившуюся с годами взаимную неприязнь.

Казалось бы: ура, наконец-то возникло хоть что-то новенькое в постановке заезженной классики. Однако чем дольше смотришь, тем неудержимее зеваешь. "Сестры" довольно скверно сыграны: скучно, неубедительно, плоско. Кажется, что большинство артистов не понимают, что им делать, и оттого то срываются в крик, то просто мечутся по сцене, пробалтывая куски текста. Ненависть изображается, как говорят, "на уровне горла": кричать кричат, но шум этот никак не оправдывают. Прилично работают только двое: молодые Инна Иванова (Наташа) и Виктор Низовой (Соленый). Их персонажи получились самыми живыми. А про остальных даже ничего не придумано. Если учесть, что Малый театр считает своим первейшим долгом делать основной акцент на психологической точности действия, подобные неувязки воспринимаются особенно странно.

Бросаются в глаза и менее значительные, но "царапающие" моменты. Например, почему в доме Прозоровых на стене висит портрет Александра Третьего, но нет ни одной иконы? И когда герои встают, чтобы помянуть умершего отца, никто не осеняет себя крестом? Впервые принимая в гостях Вершинина, хозяева долго толкутся в передней на одном пятачке, хотя самым естественным (и актерски, и человечески) было бы пройти в комнаты. А где, интересно знать, знаменитая школа манер Малого театра? Спины у всех согнутые, походка неуверенная, люди в летах скачут, как мальчишки, и ни один кавалер не умеет правильно поцеловать руку даме - хватают как попало. И вот еще что странно. Малый театр всегда славился колоритными артистами. Так отчего же в "Трех сестрах" нет ни одного лица, вызывающего банальную зрительскую симпатию?..

Как часто представители Малого говорят в интервью о сохранении "традиций русского театра". Но, судя по большинству последних спектаклей ("Три сестры" не исключение), само понятие традиций изрядно расплылось. "Что теряет форму, то кончается", - говорит в первом акте Кулыгин. Не хочется, чтобы для Малого театра это прозвучало пророчеством.

Культура , 12 февраля 2004 года

Ирина Алпатова

Квартет невозвращенцев

В Малом театре завершен чеховский цикл

Разгар зимы подарил публике всплеск интереса к чеховской драматургии. Практически одновременно появились "Вишневый сад" в РАМТе, оперетта "Чайка" в Школе современной пьесы, две версии "Трех сестер" - в Малом и Театре Армена Джигарханяна. Это похоже на смену времен года. Осень шла под знаком "новой драмы", иные представители которой почитают Чехова устаревшим. Зима же, согласно естественному природному балансу, представила зрителям четыре чеховских спектакля.

При жизни Чехова у Малого театра с его драматургией отношения как-то не заладились. Все его подтексты, "подводные течения" и прочие нюансы "новой драмы" вековой давности были не в ладу с актерскими традициями императорской сцены, хотя и она жаждала реформ. В советские времена Чехова в Малом ставили нечасто и без явных открытий. Зато в последние годы случилась целая обойма чеховских постановок, а Малый переплюнул даже МХАТ, носящий имя драматурга, имея в своем репертуаре целых четыре названия: "Вишневый сад", "Дядю Ваню", "Чайку" и "Три сестры".

Известно, что некоторые продвинутые театральные деятели современности предлагают наложить мораторий на постановку чеховских пьес. При всей абсурдности позиций понять их все-таки можно, хотя бы в том, что суперпопулярность Чехова отчасти тормозит продвижение "новой драмы" нынешнего образца и очередных "новых форм". Правда, справедливости ради стоит заметить, что эта драма даже к минимальной конкуренции не способна. А что касается "новых форм", то герои чеховских произведений сегодня и поют, и пляшут, и зачастую ведут себя как отвязные авангардисты. И между прочим, самые крутые из нынешней волны молодой режиссуры в своих ближайших премьерных постановках обещают нам встречу не со своими современниками, но с такими же "крутыми" классиками.

Но сегодня не о них. В Малом театре его художественный руководитель Юрий Соломин представил публике свою версию постановки знаменитых "Трех сестер", которые до сего дня на старейшей московской сцене никогда не шли. И здесь позвольте на минуточку впасть в банальность. Все-таки самое хрестоматийнейшее классическое произведение ныне ставится не ради него самого (если пьеса перешагнула вековой рубеж, то автоматически доказала свою гениальность), но ради его сопряжения с болевыми точками сегодняшней действительности. Юрий Соломин "Трех сестер" от нашего времени подчеркнуто дистанцировал. Как вечное от суетного, настоящее от суррогатов. О чем лично и заявил в прологе и эпилоге своего спектакля, где звучит его "закадровый" голос, повествующий о том, что там лучше, где нас нет. Этот голос внятно настраивает на то, что мы увидим историю, случившуюся давным-давно, идеальную и единичную, которой можно посочувствовать, но весьма отрешенно.

А между тем синдром "трех сестер" по-прежнему существует, и даже в далеко не идеальной современной Москве, в которую так стремились и не попали барышни Прозоровы. В весьма обостренном состоянии, спровоцированном не столь далекими социальными катаклизмами. Малый же предпочел "прекрасное далеко". Юрий Соломин не рискнул или просто не захотел сочинять какие-либо концепции, предпочтя традиционно актерское прочтение пьесы, развернутой на подмостках в такой же традиционно красивой сценографии. Художник Александр Глазунов выстроил весьма замечательную саму по себе декорацию, правда, кочующую из одного чеховского спектакля в другой. Панорама усадебного парка, деревья, пруд, в центре - вращающийся павильон, представляющий интерьеры дома Прозоровых. Зритель, как водится, встречает всю эту красоту аплодисментами.

А далее - по тексту. Неспешно, подробно и уверенно. Соломин не собирается никого "удивлять". Но за неимением остального предполагается, что основное удовольствие зритель должен получить от актерской игры, которая, по неписаным законам, в Малом театре вроде бы традиционно хороша. Тот, кто пристрастно наблюдает за жизнью театра, давно уже успел уяснить, что хороша она все же лишь в том случае, если режиссерски направлена и огранена. Даже при том, что постановщик по старинке "умирает" в актерах. Вспомните хотя бы спектакль "Правда - хорошо, а счастье лучше" Сергея Женовача, признанный безусловным первым "гвоздем сезона" минувшего.

В соломинских "Трех сестрах" знаменитый актерский ансамбль парадоксальным образом то возникает, то исчезает, распадаясь на отдельные солирующие партии, не всегда пребывающие в гармонии. По-прежнему на высоте старшее поколение актеров Малого, представленное здесь Галиной Деминой (Анфиса), Валерием Бабятинским (Кулыгин) и Эдуардом Марцевичем (Чебутыкин). Последний особенно хорош, потому что обладает своей личной "историей", которую тянет, не обрывая нити, из прошлого в будущее, весьма, впрочем, неопределенное. Здесь он, обычно вечно пьяненький приживал, едва ли не "хранитель дома", его устоев, живой, темпераментный, непосредственный, умеющий и скрывать свои чувства, и нервно, ерничая, выплескивать эмоции. Да и Кулыгин - Бабятинский, прекрасно осведомленный о двойственности своего положения, такую же двойственность существования и демонстрирует: недалекий и суетливый "сухарь", то и дело роняющий затасканные фразы, и безнадежно влюбленный в собственную жену человек, способный на понимание и прощение.

Само же семейство Прозоровых выглядит достаточно обычно и обыденно. О тонкости чувств, мимолетности нюансов, душевной эволюции говорить не приходится. Разве что старшая сестра Ольга (Алена Охлупина) старается "жить" на сцене в предлагаемых обстоятельствах. Остальные две отчаянно играют в "трагедии", подлинные и мнимые. Причем по-разному. Ирина (Варвара Андреева) свое стремление к детской непосредственности доводит до нелепости. Кажется, что празднуются именины не 20-летней барышни, а трехлетнего младенца, так она суетится, экзальтированно выкрикивая пассажи о труде, закатывая глаза и заламывая руки. И что здесь мог полюбить по-настоящему непосредственный, искренний и тонкий Тузенбах (Глеб Подгородинский)? Разве что свою противоположность. Маша же (Ольга Пашкова), наоборот, не снимает с лица застывшей маски высокомерного презрения, а финальная истерика поэтому кажется абсолютно вставным номером, не слишком виртуозно исполненным. Брат Андрей (Александр Клюквин) на их фоне выглядит приемышем, потому что куда более спокоен и нормален, одновременно и принимая свою незавидную участь, и обреченно бунтуя против нее. Впрочем, с подобной супругой Наташей (Инна Иванова), традиционно шумной, истеричной, наглой и беспардонной, особенно не забунтуешь.

На все эти знакомые перипетии действительно смотришь глазами стороннего наблюдателя, то посмеиваясь, то сохраняя полное равнодушие. Трогают разве что вышеупомянутые "старики" да эпизод прощания Тузенбаха с Ириной. И то исключительно с позиции барона - Подгородинского, потому что понимаешь, что лучше впрямь трогательно расстаться с жизнью, нежели провести ее остаток на кирпичном заводе с такой экзальтированной, да еще не любящей особой, как Ирина.

Правда, исходя из нынешней театральной ситуации, поневоле хочется порадоваться тому, что в спектакле Малого театра чеховские герои хотя бы психически нормальны, демонстрируют естественную ориентацию и цензурно выражаются.

Ведомости , 18 февраля 2004 года

Виктория Никифорова

Худшее - враг хорошего

В Малом театре появились "Три сестры" в постановке Юрия Соломина

Тяжелые люди живут в доме Прозоровых. Ирина (Варвара Андреева) в первом акте хохочет так, словно в именины приняла ударную дозу кокаина, а потом весь спектакль рыдает, точно у нее ломка. Маша (Ольга Пашкова) всем говорит гадости. Ольга (Алена Охлупина) ноет, словно вьюга за окном. Один здесь хороший человек, да и тот Кулыгин.

С пьесой Чехова случился тот же скверный анекдот, что происходит со всеми классическими пьесами в современной постановке. Все положительные герои оказываются невыносимыми занудами, все театральные злодеи - симпатягами. В любом "Гамлете" последних лет Гамлет выходил невнятным нытиком, зато Клавдий был душкой и умницей. В "Братьях Карамазовых" в Театре Маяковского из всей достоевской семейки симпатии зала вызывал только Федор Павлович с его коньячком и "цыпленочком". Ровно то же произошло в "Трех сестрах". Рогоносец, пошляк, подхалим, человек в футляре стал самым симпатичным персонажем спектакля. По ходу дела он демонстрирует деликатность, такт, доброту - все фирменные свойства чеховского героя. В финале он держит над сестрами черный зонтик, укрывая их от дождя, и нехитрая метафора вполне работает: только житейская мудрость да здравый смысл Кулыгина могут спасти этих вздорных женщин.

Кулыгина играет Валерий Бабятинский. К премьере в театре выпустили газету, где актеры высказываются о своих героях. Так вот, Бабятинскому принадлежит самое здравое высказывание о пьесе: "Мне кажется, у Чехова есть этакая улыбка, снимающая лишний пафос, - рассуждает он. - Он слегка ироничен, и в этом его изюминка".

Кажется, Юрий Соломин думал о чем-то похожем, когда брался за "Сестер". Во всяком случае, он позволил Глебу Подгородинскому сделать из Тузенбаха омерзительного человечка, даже не человечка, а какое-то кафкианское "насекомое существо". Подгородинский впервые сыграл Тузенбаха так, что стало ясно, отчего это Ирина целых пять лет не может решиться принять его предложение. "Одним бароном больше, одним бароном меньше", - вполне достойная эпитафия этому ничтожеству.

В своей газете Соломин не без удовольствия процитировал чеховскую запись, так напоминающую ленинский приговор интеллигенции: "Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую". Наверное, он склонен был отнестись к чеховским героям с иронией. Однако тут надо было идти до конца и ставить "Сестер" так, как они этого заслуживают: как черную комедию про провинциальных истеричек и туповатых военных, над которыми автор откровенно издевается.

Этого Соломин, к сожалению, испугался. Или, может, решил, что в академическом театре такие эксперименты с классиком непозволительны. В результате почти все его актеры не верят ни единому своему слову. Хорошо поставленными голосами они подают классические реплики и романтизируют своих героев. Но, несмотря на все их усилия, соляная кислота чеховской иронии разъедает риторические конструкции про "счастье труда" и "жизнь через двести-триста лет". Когда красивый здоровенный военный Вершинин (Александр Ермаков) с надрывом произносит: "Жена опять отравилась. Такая неприятность", - публика хихикает: чеховский фарс пробивается наружу, как бы ни старались актеры его облагородить.

Чеховские интеллигенты выглядят сегодня чистыми инопланетянами. Никакие усилия по перевоплощению не позволяют актерам отождествиться с этими ленивыми, истеричными, иррациональными созданиями. И когда Чебутыкин (Эдуард Марцевич) заплетающимся языком сообщает партеру: "Может быть, я и не человек, а только делаю вид, что у меня руки и ноги", - партер склонен ему поверить.

И только ловкий, добрый, законопослушный, тщеславный, затянутый в сверкающий мундир преподаватель гимназии Кулыгин кажется единственным живым человеком среди этих странных существ под названием "интеллигенция".