Действие первое явление седьмое гроза островский. А. Н. Островский. Гроза. Текст произведения. Действие третье. Кто был прототипом главной героини
Сцена 1-я
Улица. Ворота дома Кабановых, перед воротами скамейка.
Явление первое
Кабанова и Феклуша сидят на скамейке.
Феклуша . Последние времена, матушка Марфа Игнатьевна, последние, по всем приметам последние. Еще у вас в городе рай и тишина, а по другим городам так просто содом, матушка: шум, беготня, езда беспрестанная! Народ-то так и снует, один туда, другой сюда. Кабанова . Некуда нам торопиться-то, милая, мы и живем не спеша. Феклуша . Нет, матушка, оттого у вас тишина в городе, что многие люди, вот хоть бы вас взять, добродетелями, как цветами, украшаются; оттого все и делается прохладно и благочинно. Ведь эта беготня-то, матушка, что значит? Ведь это суета! Вот хоть бы в Москве; бегает народ взад да вперед неизвестно зачем. Вот она суета-то и есть. Суетный народ, матушка Марфа Игнатьевна, вот он и бегает. Ему представляется-то, что он за делом бежит; торопится, бедный: людей не узнает, ему мерещится, что его манит некто; а придет на место-то, ан пусто, нет ничего, мечта одна. И пойдет в тоске. А другому мерещится, что будто он догоняет кого-то знакомого. Со стороны-то свежий человек сейчас видит, что никого нет; а тому-то все кажется от суеты, что он догоняет. Суета-то ведь она вроде тумана бывает. Вот у вас в этакой прекрасный вечер редко кто и за вороты-то выдет посидеть; а в Москве-то теперь гульбища да игрища, а по улицам-то инда грохот идет; стон стоит. Да чего, матушка Марфа Игнатьевна, огненного змия стали запрягать: все, видишь, для-ради скорости. Кабанова . Слышала я, милая. Феклуша . А я, матушка, так своими глазами видела; конечно, другие от суеты не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает. Ну, и стон, которые люди хорошей жизни, так слышат. Кабанова . Назвать-то всячески можно, пожалуй, хоть машиной назови; народ-то глуп, будет всему верить. А меня хоть ты золотом осыпь, так я не поеду. Феклуша . Что за крайности, матушка! Сохрани господи от такой напасти! А вот еще, матушка Марфа Игнатьевна, было мне в Москве видение некоторое. Иду я рано поутру, еще чуть брезжится, и вижу на высоком-превысоком доме, на крыше, стоит кто-то, лицом черен. Уж сами понимаете кто. И делает он руками, как будто сыпет что, а ничего не сыпется. Тут я догадалась, что это он плевелы сыпет, а народ днем в суете-то в своей невидимо и подберет. Оттого-то они так и бегают, оттого и женщины-то у них все такие худые, тела-то никак не нагуляют, да как будто они что потеряли, либо чего ищут: в лице печаль, даже жалко. Кабанова . Все может быть, моя милая! В наши времена чего дивиться! Феклуша . Тяжелые времена, матушка Марфа Игнатьевна, тяжелые. Уж и время-то стало в умаление приходить. Кабанова . Как так, милая, в умаление? Феклуша . Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то и часы все те же как будто остались; а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят. Кабанова . И хуже этого, милая, будет. Феклуша . Нам-то бы только не дожить до этого. Кабанова . Может, и доживем.Входит Дикой .
Явление второе
Те же и Дикой .
Кабанова . Что это ты, кум, бродишь так поздно? Дикой . А кто ж мне запретит? Кабанова . Кто запретит! кому нужно! Дикой . Ну и, значит, нечего разговаривать. Что я, под началом, что ль, у кого? Ты еще что тут! Какого еще тут черта водяного!.. Кабанова . Ну, ты не очень горло-то распускай! Ты найди подешевле меня! А я тебе дорога! Ступай своей дорогой, куда шел. Пойдем, Феклуша, домой. (Встает.) Дикой . Постой, кума, постой! Не сердись. Еще успеешь дома-то быть: дом-то твой не за горами. Вот он! Кабанова . Коли ты за делом, так не ори, а говори толком. Дикой . Никакого дела нет, а я хмелён, вот что! Кабанова . Что ж ты мне теперь хвалить тебя прикажешь за это? Дикой . Ни хвалить, ни бранить. А значит, я хмелён; ну, и кончено дело. Пока не просплюсь, уж этого дела поправить нельзя. Кабанова . Так ступай, спи! Дикой . Куда же это я пойду? Кабанова . Домой. А то куда же! Дикой . А коли я не хочу домой-то? Кабанов . Отчего же это, позволь тебя спросить? Дикой . А потому что у меня там война идет. Кабанова . Да кому ж там воевать-то? Ведь ты один только там воин-то и есть. Дикой . Ну так что ж, что я воин? Ну, что ж из этого? Кабанова . Что? Ничего. А и честь-то не велика, потому что воюешь-то ты всю жизнь с бабами. Вот что. Дикой . Ну, значит, они и должны мне покоряться. А то я, что ли, покоряться стану! Кабанова . Уж немало я дивлюсь на тебя: столько у тебя народу в доме, а на тебя на одного угодить не могут. Дикой . Вот поди ж ты! Кабанова . Ну, что ж тебе нужно от меня? Дикой . А вот что: разговори меня, чтобы у меня сердце прошло. Ты только одна во всем городе умеешь меня разговорить. Кабанова . Поди, Феклуша, вели приготовить закусить что-нибудь.Феклуша уходит.
Пойдем в покои!
Дикой . Нет, я в покои не пойду, в покоях я хуже. Кабанова . Чем же тебя рассердили-то? Дикой . Еще с утра с самого. Кабанова . Должно быть, денег просили. Дикой . Точно сговорились, проклятые; то тот, то другой целый день пристают. Кабанова . Должно быть, надо, коли пристают. Дикой . Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека. Кабанова . Нет над тобой старших, вот ты и куражишься. Дикой . Нет, ты, кума, молчи! Ты слушай! Вот какие со мной истории бывали. О посту как-то, о великом, я говел, а тут нелегкая и подсунь мужичонка; за деньгами пришел, дрова возил. И принесло ж его на грех-то в такое время! Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать нельзя, чуть не прибил. Вот оно, какое сердце-то у меня! После прощенья просил, в ноги кланялся, право, так. Истинно тебе говорю, мужику в ноги кланялся. Вот до чего меня сердце доводит: тут на дворе, в грязи ему и кланялся; при всех ему кланялся. Кабанова . А зачем ты нарочно-то себя в сердце приводишь? Это, кум, нехорошо. Дикой . Как так нарочно? Кабанова . Я видала, я знаю. Ты коли видишь, что просить у тебя чего-нибудь хотят, ты возьмешь да нарочно из своих на кого-нибудь и накинешься, чтобы рассердиться; потому что ты знаешь, что к тебе сердитому никто уж не пойдет. Вот что, кум! Дикой . Ну, что ж такое? Кому своего добра не жалко!Глаша входит.
Глаша . Марфа Игнатьевна, закусить поставлено, пожалуйте! Кабанова . Что ж, кум, зайди! Закуси чем бог послал! Дикой . Пожалуй. Кабанова Милости просим! (Пропускает вперед Дикого и уходит за ним.)Глаша, сложа руки, стоит у ворот.
Глаша . Никак, Борис Григорьич идет. Уж не за дядей ли? Аль так гуляет? Должно, так гуляет.Входит Борис .
Явление третье
Глаша , Борис , потом Кулигин .
Борис . Не у вас ли дядя? Глаша . У нас. Тебе нужно, что ль, его? Борис . Послали из дому узнать, где он. А коли у вас, так пусть сидит: кому его нужно. Дома-то рады-радехоньки, что ушел. Глаша . Нашей бы хозяйке за ним быть, она б его скоро прекратила. Что ж я, дура, стою-то с тобой! Прощай! (Уходит.) Борис . Ах ты, господи! Хоть бы одним глазком взглянуть на нее! В дом войти нельзя; здесь незваные не ходят. Вот жизнь-то! Живем в одном городе, почти рядом, а увидишься раз в неделю, и то в церкви либо на дороге, вот и все! Здесь что вышла замуж, что схоронили, все равно. (Молчание.) Уж совсем бы мне ее не видать: легче бы было! А то видишь урывками, да еще при людях; во сто глаз на тебя смотрят. Только сердце надрывается. Да и с собой-то не сладишь никак. Пойдешь гулять, а очутишься всегда здесь у ворот. И зачем я хожу сюда? Видеть ее никогда нельзя, а еще, пожалуй, разговор какой выдет, ее-то в беду введешь. Ну, попал я в городок! (Идет, ему навстречу Кулигин.) Кулигин . Что, сударь? Гулять изволите? Борис . Да, так гуляю себе, погода очень хороша нынче. Кулигин . Очень хорошо, сударь, гулять теперь. Тишина, воздух отличный, из-за Волги с лугов цветами пахнет, небо чистое...Открылась бездна звезд полна,
Звездам числа нет, бездне — дна.
Пойдемте, сударь, на бульвар, ни души там нет.
Борис . Пойдемте! Кулигин . Вот какой, сударь, у нас городишко! Бульвар сделали, а не гуляют. Гуляют только по праздникам, и то один вид делают, что гуляют, а сами ходят туда наряды показывать. Только пьяного приказного и встретишь, из трактира домой плетется. Бедным гулять, сударь, некогда, у них день и ночь забота. И спят-то всего часа три в сутки. А богатые-то что делают? Ну, что бы, кажется, им не гулять, не дышать свежим воздухом? Так нет. У всех давно ворота, сударь, заперты и собаки спущены. Вы думаете, они дело делают, либо богу молятся? Нет, сударь! И не от воров они запираются, а чтоб люди не видали, как они своих домашних едят поедом да семью тиранят. И что слез льется за этими запорами, невидимых и неслышимых! Да что вам говорить, сударь! По себе можете судить. И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства! И все шито да крыто — никто ничего не видит и не знает, видит только один бог! Ты, говорит, смотри в людях меня да на улице; а до семьи моей тебе дела нет; на это, говорит, у меня есть замки, да запоры, да собаки злые. Семья, говорит, дело тайное, секретное! Знаем мы эти секреты-то! От этих секретов-то, сударь, ему только одному весело, а остальные — волком воют. Да и что за секрет? Кто его не знает! Ограбить сирот, родственников, племянников, заколотить домашних так, чтобы ни об чем, что он там творит, пикнуть не смели. Вот и весь секрет. Ну, да бог с ними! А знаете, сударь, кто у нас гуляет? Молодые парни да девушки. Так эти у сна воруют часик-другой, ну и гуляют парочками. Да вот пара!Показываются Кудряш и Варвара . Целуются.
Борис . Целуются. Кулигин . Это у нас нужды нет.Кудряш уходит, а Варвара подходит к своим воротам и манит Бориса. Он подходит.
Явление четвертое
Борис , Кулигин и Варвара .
Кулигин . Я, сударь, на бульвар пойду. Что вам мешать-то? Там и подожду. Борис . Хорошо, я сейчас приду.Кулигин уходит.
Варвара (закрываясь платком). Знаешь овраг за Кабановым садом? Борис . Знаю. Варвара . Приходи туда ужо́ попозже. Борис . Зачем? Варвара . Какой ты глупый! Приходи, там увидишь зачем. Ну, ступай скорей, тебя дожидаются.Борис уходит.
Не узнал ведь! Пущай теперь подумает. А ужотка я знаю, что Катерина не утерпит, выскочит. (Уходит в ворота.)
Сцена 2-я
Ночь. Овраг, покрытый кустами; наверху забор сада Кабановых и калитка; сверху тропинка.
Явление первое
Кудряш (входит с гитарой). Нет никого. Что ж это она там! Ну, посидим да подождем. (Садится на камень.) Да со скуки песенку споем. (Поет.)Как донской-то казак, казак вел коня поить,
Добрый молодец, уж он у ворот стоит,
У ворот стоит, сам он думу думает,
Думу думает, как будет жену губить.
Как жена-то, жена мужу возмолилася,
Во скоры́-то ноги ему поклонилася:
Уж ты, батюшка, ты ли мил сердечный друг!
Ты не бей, не губи ты меня со вечера!
Ты убей, загуби меня со полуночи!
Дай уснуть моим малым детушкам,
Малым детушкам, всем ближним соседушкам.
Входит Борис .
Явление второе
Кудряш и Борис .
Кудряш (перестает петь). Ишь ты! Смирен, смирен, а тоже в разгул пошел. Борис . Кудряш, это ты? Кудряш . Я, Борис Григорьич! Борис . Зачем это ты здесь? Кудряш . Я-то? Стало быть, мне нужно, Борис Григорьич, коли я здесь. Без надобности б не пошел. Вас куда бог несет? Борис (оглядывая местность). Вот что, Кудряш: мне бы нужно здесь остаться, а тебе ведь, я думаю, все равно, ты можешь идти и в другое место. Кудряш . Нет, Борис Григорьич, вы, я вижу, здесь еще в первый раз, а у меня уж тут место насиженное, и дорожка-то мной протоптана. Я вас люблю, сударь, и на всякую вам услугу готов; а на этой дорожке вы со мной ночью не встречайтесь, чтобы, сохрани господи, греха какого не вышло. Уговор лучше денег. Борис . Что с тобой, Ваня? Кудряш . Да что: Ваня! Я знаю, что я Ваня. А вы идите своей дорогой, вот и все. Заведи себе сам, да и гуляй себе с ней, и никому до тебя дела нет. А чужих не трогай! У нас так не водится, а то парни ноги переломают. Я за свою... да я и не знаю, что сделаю! Горло перерву! Борис . Напрасно ты сердишься; у меня и на уме-то нет отбивать у тебя. Я бы и не пришел сюда, кабы мне не велели. Кудряш . Кто ж велел? Борис . Я не разобрал, темно было. Девушка какая-то остановила меня на улице и сказала, чтобы я именно сюда пришел, сзади сада Кабановых, где тропинка. Кудряш . Кто ж бы это такая? Борис . Послушай, Кудряш. Можно с тобой поговорить по душе, ты не разболтаешь? Кудряш . Говорите, не бойтесь! У меня все одно что умерло. Борис . Я здесь ничего не знаю, ни порядков ваших, ни обычаев; а дело-то такое... Кудряш . Полюбили, что ль, кого? Борис . Да, Кудряш. Кудряш . Ну, что ж, это ничего. У нас насчет этого слободно. Девки гуляют себе, как хотят, отцу с матерью и дела нет. Только бабы взаперти сидят. Борис . То-то и горе мое. Кудряш . Так неужто ж замужнюю полюбили? Борис . Замужнюю, Кудряш. Кудряш . Эх, Борис Григорьич, бросить надоть! Борис . Легко сказать — бросить! Тебе это, может быть, все равно; ты одну бросишь, а другую найдешь. А я не могу этого! Уж я коли полюбил... Кудряш . Ведь это, значит, вы ее совсем загубить хотите, Борис Григорьич! Борис . Сохрани господи! Сохрани меня господи! Нет, Кудряш, как можно! Захочу ли я ее погубить! Мне только бы видеть ее где-нибудь, мне больше ничего не надо. Кудряш . Как, сударь, за себя поручиться! А ведь здесь какой народ! Сами знаете. Съедят, в гроб вколотят. Борис . Ах, не говори этого, Кудряш! пожалуйста, не пугай ты меня! Кудряш . А она-то вас любит? Борис . Не знаю. Кудряш . Да вы видались когда аль нет? Борис . Я один раз только и был у них с дядей. А то в церкви вижу, на бульваре встречаемся. Ах, Кудряш, как она молится, кабы ты посмотрел! Какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то как будто светится. Кудряш . Так это молодая Кабанова, что ль? Борис . Она, Кудряш. Кудряш . Да! Так вот оно что! Ну, честь имеем проздравить! Борис . С чем? Кудряш . Да как же! Значит, у вас дело на лад идет, коли сюда приходить велели. Борис . Так неужто она велела? Кудряш . А то кто же? Борис . Нет, ты шутишь! Этого быть не может. (Хватается за голову.) Кудряш . Что с вами? Борис . Я с ума сойду от радости. Кудряш . Вота! Есть от чего с ума сходить! Только вы смотрите, себе хлопот не наделайте, да и ее-то в беду не введите! Положим, хоть у нее муж и дурак, да свекровь-то больно люта.Варвара выходит из калитки.
Явление третье
Те же и Варвара , потом Катерина .
Варвара (у калитки поет).За рекою за быстрою мой Ваня гуляет,
Там мой Ванюшка гуляет...
Кудряш (продолжает).
Товар закупает.
Варвара обнимает его одной рукой, и уходят.
Борис . Точно я сон какой вижу! Эта ночь, песни, свидания! Ходят обнявшись. Это так ново для меня, так хорошо, так весело! Вот и я жду чего-то! А чего жду — и не знаю, и вообразить не могу; только бьется сердце, да дрожит каждая жилка. Не могу даже и придумать теперь, что сказать-то ей, дух захватывает, подгибаются колени! Вот какое у меня сердце глупое, раскипится вдруг, ничем не унять. Вот идет.Катерина тихо сходит по тропинке, покрытая большим белым платком, потупив глаза в землю. Молчание.
Это вы Катерина Петровна?
Молчание.
Уж как мне благодарить вас, я и не знаю.
Молчание.
Кабы вы знали, Катерина Петровна, как я люблю вас! (Хочет взять ее за руку.)
Катерина (с испугом, но не подымая глаз). Не трогай, не трогай меня! Ах, ах! Борис . Не сердитесь! Катерина . Поди от меня! Поди прочь, окаянный человек! Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого греха, не замолить никогда! Ведь он камнем ляжет на душу, камнем. Борис . Не гоните меня! Катерина . Зачем ты пришел? Зачем ты пришел, погубитель мой? Ведь я замужем, ведь мне с мужем жить до гробовой доски... Борис . Вы сами велели мне прийти... Катерина . Да пойми ты меня, враг ты мой: ведь до гробовой доски! Борис . Лучше б мне не видать вас! Катерина (с волнением). Ведь что я себе готовлю. Где мне место-то, знаешь ли? Борис . Успокойтесь! (Берет ее за руку.) Сядьте! Катерина . Зачем ты моей погибели хочешь? Борис . Как же я могу хотеть вашей погибели, когда я люблю вас больше всего на свете, больше самого себя! Катерина . Нет, нет! Ты меня загубил! Борис . Разве я злодей какой? Катерина (качая головой). Загубил, загубил, загубил! Борис . Сохрани меня бог! Пусть лучше я сам погибну! Катерина . Ну как же ты не загубил меня, коли я, бросивши дом, ночью иду к тебе. Борис . Ваша воля была на то. Катерина . Нет у меня воли. Кабы была у меня своя воля, не пошла бы я к тебе. (Поднимает глаза и смотрит на Бориса.)Небольшое молчание.
Твоя теперь воля надо мной, разве ты не видишь! (Кидается к нему на шею.)
Борис (обнимает Катерину). Жизнь моя! Катерина . Знаешь что? Теперь мне умереть вдруг захотелось! Борис . Зачем умирать, коли нам жить так хорошо? Катерина . Нет, мне не жить! Уж я знаю, что не жить. Борис . Не говори, пожалуйста, таких слов, не печаль меня... Катерина . Да, тебе хорошо, ты вольный казак, а я!.. Борис . Никто и не узнает про нашу любовь. Неужели же я тебя не пожалею! Катерина . Э! Что меня жалеть, никто виноват — сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю! (Обнимает Бориса.) Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Говорят, даже легче бывает, когда за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься. Борис . Ну, что об этом думать, благо нам теперь-то хорошо! Катерина . И то! Надуматься-то да наплакаться-то еще успею на досуге: Борис . А я было испугался, я думал, ты меня прогонишь. Катерина (улыбаясь). Прогнать! Где уж! С нашим ли сердцем! Кабы ты не пришел, так я, кажется, сама бы к тебе пришла. Борис . Я и не знал, что ты меня любишь. Катерина . Давно люблю. Словно на грех ты к нам приехал. Как увидела тебя, так уж не своя стала. С первого же раза, кажется, кабы ты поманил меня, я бы и пошла за тобой; иди ты хоть на край света, я бы все шла за тобой и не оглянулась бы. Борис . Надолго ль муж-то уехал? Катерина . На две недели. Борис . О, так мы погуляем! Время-то довольно. Катерина . Погуляем. А там... (Задумывается.) Как запрут на замок, вот смерть! А не запрут, так уж найду случай повидаться с тобой! . Уж тебя взять на это. А мать-то не хватится?.. Варвара . Э! Куда ей! Ей и в лоб-то не влетит. Кудряш . А ну, на грех? Варвара . У нее первый сон крепок: вот к утру, так просыпается. Кудряш . Да ведь как знать! Вдруг ее нелегкая поднимет. Варвара . Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет. А поутру мы скажем, что крепко спали, не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она сейчас голос подаст. Без опаски нельзя! Как же можно! Того гляди, в беду попадешь.Кудряш берет несколько аккордов на гитаре. Варвара прилегает к плечу Кудряша, который, не обращая внимания, тихо играет.
Варвара (зевая). Как бы это узнать, который час? Кудряш . Первый. Варвара . Почем ты знаешь? Кудряш . Сторож в доску бил. Варвара (зевая). Пора. Покричи-ка! Завтра мы пораньше выдем, так побольше погуляем. Кудряш (свищет и громко запевает).Все домой, все домой!
А я домой не хочу.
Борис (за сценой). Слышу! Варвара (встает). Ну, прощай! (Зевает, потом целует холодно, как давно знакомого.) Завтра смотрите приходите пораньше! (Смотрит в ту сторону, куда пошли Борис и Катерина.) Будет вам прощаться-то, не навек расстаетесь, завтра увидитесь. (Зевает и потягивается.)
Вбегают Катерина , за ней Борис .
Явление пятое
Кудряш , Варвара , Борис и Катерина .
Катерина (Варваре). Ну, пойдем, пойдем! (Всходят по тропинке. Катерина оборачивается.) Прощай! Борис . До завтра. Катерина . Да, до завтра! Что во сне увидишь, скажи! (Подходит к калитке.) Борис . Непременно. Кудряш (поет под гитару).Гуляй, млада, до поры,
До вечерней до зари!
Ай-лели, до поры,
Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
Драма в пяти действиях
Лица:
Савел Прокофьевич Дико́й
, купец, значительное лицо в городе. Борис Григорьевич , племянник его, молодой человек, порядочно образованный. Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова. Тихон Иваныч Кабанов , ее сын. Катерина , жена его. Варвара , сестра Тихона. Кулигин , мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле. Ваня Кудряш , молодой человек, конторщик Дикова. Шапкин , мещанин. Феклуша , странница. Глаша , девка в доме Кабановой. Барыня с двумя лакеями , старуха 70-ти лет, полусумасшедшая. Городские жители обоего пола.Действие происходит в городе Калиново, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней.
Действие первое
Общественный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Явление первое
Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются.
Кулигин (поет) . «Среди долины ровныя, на гладкой высоте...» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу. Кудряш . А что? Кулигин . Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется. Кудряш . Нешто́! Кулигин . Восторг! А ты: «нешто́!» Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита. Кудряш . Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик! Кулигин . Механик, самоучка-механик. Кудряш . Все одно.Молчание.
Кулигин (показывая в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает? Кудряш . Это? Это Дико́й племянника ругает. Кулигин . Нашел место! Кудряш . Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит. Шапкин . Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет. Кудряш . Пронзительный мужик! Шапкин . Хороша тоже и Кабаниха. Кудряш . Ну, да та хоть по крайности все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался! Шапкин . Унять-то ею некому, вот он и воюет! Кудряш . Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили. Шапкин . А что бы вы сделали? Кудряш . Постращали бы хорошенько. Шапкин . Как это? Кудряш . Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался. Шапкин . Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать. Кудряш . Хотел, да не отдал, так это все одно что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею. Шапкин . Ой ли! Кудряш . Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится. Шапкин . Уж будто он тебя и не ругает? Кудряш . Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он — слово, а я — десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану. Кулигин . С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть. Кудряш . Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Шаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет. Шапкин . А то что бы? Кудряш . Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!Проходят Дико́й и Борис . Кулигин снимает шапку.
Шапкин (Кудряшу). Отойдем к стороне: еще привяжется, пожалуй.Отходят.
Явление второе
Те же, Дико́й и Борис .
Дикой . Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед! Пропади ты пропадом! Борис . Праздник; что дома-то делать! Дикой . Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет? Борис . Я и слушаю, что ж мне делать еще! Дикой (посмотрев на Бориса). Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.)Явление третье
Кулигин , Борис , Кудряш и Шапкин .
Кулигин . Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить. Борис . Уж какая охота, Кулигин! Неволя. Кулигин . Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить. Коли можно, сударь, так скажите нам. Борис . Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну? Кулигин . Ну, как не знать! Кудряш . Как не знать! Борис . Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось. Кулигин . Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь. Борис . Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам заплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием. Кулигин . С каким же, сударь? Борис . Если мы будем к нему почтительны. Кулигин . Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда. Борис . Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало. Кудряш . Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, не́што кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны? Борис . Ну да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Чрез это я своих обидеть должен!» Кулигин . Значит, сударь, плохо ваше дело. Борис . Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была, и представить страшно. Кудряш . Уж само собой. Нешто они обращение понимают? Кулигин . Как же вы у него живете, сударь, на каком положении? Борис . Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно. Кудряш . У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил. Кулигин . Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь. Борис . В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне! Кудряш . Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается. Борис . Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! голубчики, не рассердите!» Кудряш . Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день. Шапкин . Одно слово: воин! Кудряш . Еще какой воин-то! Борис . А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого он обругать не смеет; тут уж домашние держись! Кудряш . Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге, на перевозе, гусар обругал. Вот чудеса-то творил! Борис . А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам. Кулигин . Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?Проходят несколько лиц в глубине сцены.
Кудряш . Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?Кланяются и уходят.
Борис . Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак. Кулигин . И не привыкнете никогда, сударь. Борис . Отчего же? Кулигин . Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной, не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу, да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое истеряно. А те им, за малую благостыню, на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся-судятся здесь, да в губернию поедут, а там уж их и ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат; а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить... Борис . А вы умеете стихами? Кулигин . По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина... Мудрец был Ломоносов, испытатель природы... А ведь тоже из нашего, из простого звания. Борис . Вы бы и написали. Это было бы интересно. Кулигин . Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть что послушать.Входят Феклуша и другая женщина .
Феклуша . Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.Уходят.
Борис . Кабановых? Кулигин . Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.Молчание.
Только б мне, сударь, перепету-мобиль найти!
Борис . Что ж бы вы сделали? Кулигин . Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего. Борис . А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле? Кулигин . Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)Явление четвертое
Борис (один). Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек! Мечтает себе и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в этой трущобе. Уж ведь совсем убитый хожу, а тут еще дурь в голову лезет! Ну, к чему пристало! мне ли уж нежности заводить? Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого! В женщину, с которой даже и поговорить-то никогда не удастся. (Молчание.) А все-таки нейдет она у меня из головы, хоть ты что хочешь. Вот она! Идет с мужем, ну и свекровь с ними! Ну не дурак ли я! Погляди из-за угла, да и ступай домой. (Уходит.)С противоположной стороны входят Кабанова , Кабанов , Катерина и Варвара .
Явление пятое
Кабанова , Кабанов , Катерина и Варвара .
Кабанова . Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала. Кабанов . Да как же я могу, маменька, вас ослушаться! Кабанова . Не очень-то нынче старших уважают. Варвара (про себя). Не уважишь тебя, как же! Кабанов . Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг. Кабанова . Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят. Кабанов . Я, маменька... Кабанова . Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь? Кабанов . Да когда же я, маменька, не переносил от вас? Кабанова . Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать. Кабанов (вздыхая в сторону). Ах ты, господи! (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать! Кабанова . Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем. Кабанов . Нешто, маменька, кто говорит про вас? Кабанова . Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори, что хочешь, про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут. Кабанов . Да отсохни язык... Кабанова . Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу. Кабанов . В чем же вы, маменька, это видите? Кабанова . Да во всем, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю. Кабанов . Да нет, маменька! что вы, помилуйте! Катерина . Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит. Кабанова . Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь. Варвара (про себя). Нашла место наставления читать. Катерина . Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю. Кабанова . Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось. Катерина . Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь? Кабанова . Экая важная птица! Уж и обиделась сейчас. Катерина . Напраслину-то терпеть кому ж приятно! Кабанова . Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте что хотите, не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете. Кабанов . Да мы об вас, маменька, денно и нощно бога молим, чтобы вам, маменька, бог дал здоровья и всякого благополучия и в делах успеху. Кабанова . Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе; у тебя жена молодая. Кабанов . Одно другому не мешает-с: жена само по себе, а к родительнице я само по себе почтение имею. Кабанова . Так променяешь ты жену на мать? Ни в жизнь я этому не поверю. Кабанов . Да для чего же мне менять-с? Я обеих люблю. Кабанова . Ну да, да, так и есть, размазывай! Уж я вижу, что я вам помеха. Кабанов . Думайте как хотите, на все есть ваша воля; только я не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рожден, что не могу вам угодить ничем. Кабанова . Что ты сиротой-то прикидываешься! Что ты нюни-то распустил? Ну, какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого? Кабанов . Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит. Кабанова . Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить. Кабанов . Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить! Кабанова . Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее, и не пригрозить? Кабанов . Да я, маменька... Кабанова (горячо). Хоть любовника заводи! А! И это, может быть, по-твоему, ничего? А! Ну, говори! Кабанов . Да, ей-богу, маменька... Кабанова (совершенно хладнокровно). Дурак! (Вздыхает.) Что с дураком и говорить! только грех один!Молчание.
Я домой иду.
Кабанов . И мы сейчас, только раз-другой по бульвару пройдем. Кабанова . Ну, как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас не дожидаться! Знаешь, я не люблю этого. Кабанов . Нет, маменька! Сохрани меня господи! Кабанова . То-то же! (Уходит.)Явление шестое
Те же без Кабановой.
Кабанов . Вот видишь ты, вот всегда мне за тебя достается от маменьки! Вот жизнь-то моя какая! Катерина . Чем же я-то виновата? Кабанов . Кто ж виноват, я уж не знаю. Варвара . Где тебе знать! Кабанов . То все приставала: «Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя, на женатого»! А теперь поедом ест, проходу не дает — все за тебя. Варвара . Так нешто она виновата! Мать на нее нападает, и ты тоже. А еще говоришь, что любишь жену. Скучно мне глядеть-то на тебя. (Отворачивается.) Кабанов . Толкуй тут! Что ж мне делать-то? Варвара . Знай свое дело — молчи, коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь — переминаешься? По глазам вижу, что у тебя и на уме-то. Кабанов . Ну, а что? Варвара . Известно что. К Савелу Прокофьичу хочется, выпить с ним. Что, не так, что ли? Кабанов . Угадала, брат. Катерина . Ты, Тиша, скорей приходи, а то маменька опять браниться станет. Варвара . Ты проворней, в самом деле, а то знаешь ведь! Кабанов . Уж как не знать! Варвара . Нам тоже не велика охота из-за тебя брань-то принимать. Кабанов . Я мигом. Подождите! (Уходит.)Явление седьмое
Катерина и Варвара .
Катерина . Так ты, Варя, жалеешь меня? Варвара (глядя в сторону). Разумеется, жалко. Катерина . Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.) Варвара . За что ж мне тебя не любить-то! Катерина . Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.Молчание.
Знаешь, мне что в голову пришло?
Варвара . Что? Катерина . Отчего люди не летают! Варвара . Я не понимаю, что ты говоришь. Катерина . Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.) Варвара . Что ты выдумываешь-то? Катерина (вздыхая). Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем. Варвара . Ты думаешь, я не вижу? Катерина . Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собою водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы — у нас полон дом был странниц да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было! Варвара . Да ведь и у нас то же самое. Катерина . Да здесь все как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается! А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила — не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то. Варвара . А что же? Катерина (помолчав). Я умру скоро. Варвара . Полно, что ты! Катерина . Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то. Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или... уж и не знаю. Варвара . Что же с тобой такое? Катерина (берет ее за руку). А вот что, Варя, быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что. (Хватается за голову рукой.) Варвара . Что с тобой? Здорова ли ты? Катерина . Здорова... Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану — мыслей никак не соберу, молиться — не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себя совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубит меня, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы; а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо, и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду... Варвара . Ну? Катерина . Да что же это я говорю тебе: ты — девушка. Варвара (оглядываясь). Говори! Я хуже тебя. Катерина . Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне. Варвара . Говори, нужды нет! Катерина . Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись... Варвара . Только не с мужем. Катерина . А ты почем знаешь? Варвара . Еще бы не знать!.. Катерина . Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другова люблю? Варвара . Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть. Катерина . Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой! Варвара . Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет. Катерина . Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи! Варвара . Чего ты так испугалась? Катерина . Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете. Варвара . А вот погоди, там увидим. Катерина . Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хочу! Варвара . А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!Входит барыня с палкой и два лакея в треугольных шляпах сзади.
Явление восьмое
Те же и барыня .
Барыня . Что, красавицы? Что тут делаете? Молодцов поджидаете, кавалеров? Вам весело? Весело? Красота-то ваша вас радует? Вот красота-то куда ведет. (Показывает на Волгу.) Вот, вот, в самый омут!Варвара улыбается.
Что смеетесь! Не радуйтесь! (Стучит палкой.) Все в огне гореть будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой! (Уходя.) Вон, вон куда красота-то ведет! (Уходит.)
Явление девятое
Катерина и Варвара .
Катерина . Ах, как она меня испугала! я дрожу вся, точно она пророчит мне что-нибудь. Варвара . На свою бы тебе голову, старая карга! Катерина . Что она сказала такое, а? Что она сказала? Варвара . Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, — грозит на них палкой да кричит (передразнивая): «Все гореть в огне будете!» Катерина (зажмуриваясь). Ах, ах, перестань! У меня сердце упало. Варвара . Есть чего бояться! Дура старая... Катерина . Боюсь, до смерти боюсь! Все она мне в глазах мерещится.Молчание.
Варвара (оглядываясь). Что это братец нейдет, вон, никак, гроза заходит. Катерина (с ужасом). Гроза! Побежим домой! Поскорее! Варвара . Что ты, с ума, что ли, сошла! Как же ты без братца-то домой покажешься? Катерина . Нет, домой, домой! Бог с ним! Варвара . Да что ты уж очень боишься: еще далеко гроза-то. Катерина . А коли далеко, так, пожалуй, подождем немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше! Варвара . Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься. Катерина . Да все-таки лучше, все покойнее; дома-то я к образам да богу молиться! Варвара . Я и не знала, что ты так грозы боишься. Я вот не боюсь. Катерина . Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!Гром.
Кабанов входит.
Варвара . Вот братец идет. (Кабанову.) Беги скорей!Гром.
Катерина . Ах! Скорей, скорей!Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски.
Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
Действующие лица
Савел Прокофьич Дико́й, купец, значительное лицо в городе .
Борис Григорьич, племянник его, молодой человек, порядочно образованный.
Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова.
Тихон Иваныч Кабанов, ее сын.
Катерина, жена его.
Варвара, сестра Тихона.
Кулигин, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.
Ваня Кудряш, молодой человек, конторщик Дико́ва.
Шапкин, мещанин.
Феклуша, странница.
Глаша, девка в доме Кабановой.
Барыня с двумя лакеями, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая.
Городские жители обоего пола.
Действие происходит в городе Калинове, на берегу Волги, летом.
Между третьим и четвертым действиями проходит десять дней.
Действие первое
Общественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Явление первое
Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются.
Кулигин (поет) . «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
Кудряш . А что?
Кулигин . Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
Кудряш . Нешту!
Кулигин . Восторг! А ты: «нешту!» Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
Кудряш . Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик!
Кулигин . Механик, самоучка-механик.
Кудряш . Все одно.
Молчание.
Кулигин (показывая в сторону) . Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?
Кудряш . Это? Это Дико́й племянника ругает.
Кулигин . Нашел место!
Кудряш . Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.
Шапкин . Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
Кудряш . Пронзительный мужик!
Шапкин . Хороша тоже и Кабаниха.
Кудряш . Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот, как с цепи сорвался!
Шапкин . Унять-то его некому, вот он и воюет!
Кудряш . Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.
Шапкин . А что бы вы сделали?
Кудряш . Постращали бы хорошенько.
Шапкин . Как это?
Кудряш . Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.
Шапкин . Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
Кудряш . Хотел, да не отдал, так это все одно что ничего. Не отдаст он меня, он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
Шапкин . Ой ли!
Кудряш . Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.
Шапкин . Уж будто он тебя и не ругает?
Кудряш . Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он – слово, а я – десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.
Кулигин . С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
Кудряш . Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет.
Шапкин . А то что бы?
Кудряш . Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!
Проходят Дико́й и Борис. Кулигин снимает шапку.
Шапкин (Кудряшу) . Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.
Отходят.
Явление второе
Те же, Дико́й и Борис.
Дико́й . Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед! Пропади ты пропадом!
Борис . Праздник; что дома-то делать!
Дико́й . Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет?
Борис . Я и слушаю, что ж мне делать еще!
Дико́й (посмотрев на Бориса) . Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.)
Явление третье
Кулигин, Борис, Кудряш и Шапкин.
Кулигин . Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.
Борис . Уж какая охота, Кулигин! Неволя.
Кулигин . Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить. Коли можно, сударь, так скажите нам.
Борис . Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?
Кулигин . Ну, как не знать!
Борис . Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Кулигин . Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.
Борис . Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
Кулигин . С каким же, сударь?
Борис . Если мы будем к нему почтительны.
Кулигин . Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда.
Борис . Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.
Кудряш . Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, нйшто кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны?
Борис . Ну, да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Через это я своих обидеть должен!»
Кулигин . Значит, сударь, плохо ваше дело.
Борис . Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была – и представить страшно.
Кудряш . Уж само собой. Нешто они обращение понимают?
Кулигин . Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?
Борис . Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно.
Кудряш . У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.
Кулигин . Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь.
Борис . В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне!
Кудряш . Кто же ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.
Борис . Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! голубчики, не рассердите!»
Кудряш . Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день.
Шапкин . Одно слово: воин!
Кудряш . Еще какой воин-то!
Борис . А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого он обругать не смеет; тут уж домашние держись!
Кудряш . Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге, на перевозе, гусар обругал. Вот чудеса-то творил!
Борис . А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам.
Кулигин . Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?
Проходят несколько лиц в глубине сцены.
Кудряш . Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?
Кланяются и уходят.
Борис . Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак.
Кулигин . И не привыкнете никогда, сударь.
Борис . Отчего же?
Кулигин . Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной, не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу, да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое истеряно. А те им, за малую благостыню, на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся-судятся здесь, да в губернию поедут, а там уж их ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат; а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить…
Борис . А вы умеете стихами?
Кулигин . По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина… Мудрец был Ломоносов, испытатель природы… А ведь тоже из нашего, из простого звания.
Борис . Вы бы и написали. Это было бы интересно.
Кулигин . Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть, что послушать.
Входят Феклуша и другая женщина.
Феклуша . Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростию и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Уходят.
Борис . Кабановых?
Кулигин . Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.
Молчание.
Только б мне, сударь, перпету-мобиль найти!
Борис . Что ж бы вы сделали?
Кулигин . Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего.
Борис . А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?
Кулигин . Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)
Драма в пяти действиях
Лица:
Савел Прокофьевич Дико́й
, купец, значительное лицо в городе. Борис Григорьевич , племянник его, молодой человек, порядочно образованный. Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова. Тихон Иваныч Кабанов , ее сын. Катерина , жена его. Варвара , сестра Тихона. Кулигин , мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле. Ваня Кудряш , молодой человек, конторщик Дикова. Шапкин , мещанин. Феклуша , странница. Глаша , девка в доме Кабановой. Барыня с двумя лакеями , старуха 70-ти лет, полусумасшедшая. Городские жители обоего пола.Действие происходит в городе Калиново, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней.
Действие первое
Общественный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Явление первое
Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются.
Кулигин (поет) . «Среди долины ровныя, на гладкой высоте...» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу. Кудряш . А что? Кулигин . Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется. Кудряш . Нешто́! Кулигин . Восторг! А ты: «нешто́!» Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита. Кудряш . Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик! Кулигин . Механик, самоучка-механик. Кудряш . Все одно.Молчание.
Кулигин (показывая в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает? Кудряш . Это? Это Дико́й племянника ругает. Кулигин . Нашел место! Кудряш . Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит. Шапкин . Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет. Кудряш . Пронзительный мужик! Шапкин . Хороша тоже и Кабаниха. Кудряш . Ну, да та хоть по крайности все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался! Шапкин . Унять-то ею некому, вот он и воюет! Кудряш . Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили. Шапкин . А что бы вы сделали? Кудряш . Постращали бы хорошенько. Шапкин . Как это? Кудряш . Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался. Шапкин . Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать. Кудряш . Хотел, да не отдал, так это все одно что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею. Шапкин . Ой ли! Кудряш . Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится. Шапкин . Уж будто он тебя и не ругает? Кудряш . Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он — слово, а я — десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану. Кулигин . С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть. Кудряш . Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Шаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет. Шапкин . А то что бы? Кудряш . Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!Проходят Дико́й и Борис . Кулигин снимает шапку.
Шапкин (Кудряшу). Отойдем к стороне: еще привяжется, пожалуй.Отходят.
Явление второе
Те же, Дико́й и Борис .
Дикой . Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед! Пропади ты пропадом! Борис . Праздник; что дома-то делать! Дикой . Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет? Борис . Я и слушаю, что ж мне делать еще! Дикой (посмотрев на Бориса). Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.)Явление третье
Кулигин , Борис , Кудряш и Шапкин .
Кулигин . Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить. Борис . Уж какая охота, Кулигин! Неволя. Кулигин . Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить. Коли можно, сударь, так скажите нам. Борис . Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну? Кулигин . Ну, как не знать! Кудряш . Как не знать! Борис . Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось. Кулигин . Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь. Борис . Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам заплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием. Кулигин . С каким же, сударь? Борис . Если мы будем к нему почтительны. Кулигин . Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда. Борис . Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало. Кудряш . Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, не́што кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны? Борис . Ну да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Чрез это я своих обидеть должен!» Кулигин . Значит, сударь, плохо ваше дело. Борис . Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была, и представить страшно. Кудряш . Уж само собой. Нешто они обращение понимают? Кулигин . Как же вы у него живете, сударь, на каком положении? Борис . Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно. Кудряш . У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил. Кулигин . Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь. Борис . В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне! Кудряш . Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается. Борис . Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! голубчики, не рассердите!» Кудряш . Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день. Шапкин . Одно слово: воин! Кудряш . Еще какой воин-то! Борис . А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого он обругать не смеет; тут уж домашние держись! Кудряш . Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге, на перевозе, гусар обругал. Вот чудеса-то творил! Борис . А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам. Кулигин . Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?Проходят несколько лиц в глубине сцены.
Кудряш . Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?Кланяются и уходят.
Борис . Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак. Кулигин . И не привыкнете никогда, сударь. Борис . Отчего же? Кулигин . Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной, не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу, да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое истеряно. А те им, за малую благостыню, на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся-судятся здесь, да в губернию поедут, а там уж их и ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат; а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить... Борис . А вы умеете стихами? Кулигин . По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина... Мудрец был Ломоносов, испытатель природы... А ведь тоже из нашего, из простого звания. Борис . Вы бы и написали. Это было бы интересно. Кулигин . Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть что послушать.Входят Феклуша и другая женщина .
Феклуша . Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.Уходят.
Борис . Кабановых? Кулигин . Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.Молчание.
Только б мне, сударь, перепету-мобиль найти!
Борис . Что ж бы вы сделали? Кулигин . Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего. Борис . А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле? Кулигин . Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)Явление четвертое
Борис (один). Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек! Мечтает себе и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в этой трущобе. Уж ведь совсем убитый хожу, а тут еще дурь в голову лезет! Ну, к чему пристало! мне ли уж нежности заводить? Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого! В женщину, с которой даже и поговорить-то никогда не удастся. (Молчание.) А все-таки нейдет она у меня из головы, хоть ты что хочешь. Вот она! Идет с мужем, ну и свекровь с ними! Ну не дурак ли я! Погляди из-за угла, да и ступай домой. (Уходит.)С противоположной стороны входят Кабанова , Кабанов , Катерина и Варвара .
Явление пятое
Кабанова , Кабанов , Катерина и Варвара .
Кабанова . Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала. Кабанов . Да как же я могу, маменька, вас ослушаться! Кабанова . Не очень-то нынче старших уважают. Варвара (про себя). Не уважишь тебя, как же! Кабанов . Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг. Кабанова . Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят. Кабанов . Я, маменька... Кабанова . Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь? Кабанов . Да когда же я, маменька, не переносил от вас? Кабанова . Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать. Кабанов (вздыхая в сторону). Ах ты, господи! (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать! Кабанова . Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем. Кабанов . Нешто, маменька, кто говорит про вас? Кабанова . Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори, что хочешь, про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут. Кабанов . Да отсохни язык... Кабанова . Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу. Кабанов . В чем же вы, маменька, это видите? Кабанова . Да во всем, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю. Кабанов . Да нет, маменька! что вы, помилуйте! Катерина . Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит. Кабанова . Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь. Варвара (про себя). Нашла место наставления читать. Катерина . Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю. Кабанова . Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось. Катерина . Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь? Кабанова . Экая важная птица! Уж и обиделась сейчас. Катерина . Напраслину-то терпеть кому ж приятно! Кабанова . Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте что хотите, не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете. Кабанов . Да мы об вас, маменька, денно и нощно бога молим, чтобы вам, маменька, бог дал здоровья и всякого благополучия и в делах успеху. Кабанова . Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе; у тебя жена молодая. Кабанов . Одно другому не мешает-с: жена само по себе, а к родительнице я само по себе почтение имею. Кабанова . Так променяешь ты жену на мать? Ни в жизнь я этому не поверю. Кабанов . Да для чего же мне менять-с? Я обеих люблю. Кабанова . Ну да, да, так и есть, размазывай! Уж я вижу, что я вам помеха. Кабанов . Думайте как хотите, на все есть ваша воля; только я не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рожден, что не могу вам угодить ничем. Кабанова . Что ты сиротой-то прикидываешься! Что ты нюни-то распустил? Ну, какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого? Кабанов . Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит. Кабанова . Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить. Кабанов . Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить! Кабанова . Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее, и не пригрозить? Кабанов . Да я, маменька... Кабанова (горячо). Хоть любовника заводи! А! И это, может быть, по-твоему, ничего? А! Ну, говори! Кабанов . Да, ей-богу, маменька... Кабанова (совершенно хладнокровно). Дурак! (Вздыхает.) Что с дураком и говорить! только грех один!Молчание.
Я домой иду.
Кабанов . И мы сейчас, только раз-другой по бульвару пройдем. Кабанова . Ну, как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас не дожидаться! Знаешь, я не люблю этого. Кабанов . Нет, маменька! Сохрани меня господи! Кабанова . То-то же! (Уходит.)Явление шестое
Те же без Кабановой.
Кабанов . Вот видишь ты, вот всегда мне за тебя достается от маменьки! Вот жизнь-то моя какая! Катерина . Чем же я-то виновата? Кабанов . Кто ж виноват, я уж не знаю. Варвара . Где тебе знать! Кабанов . То все приставала: «Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя, на женатого»! А теперь поедом ест, проходу не дает — все за тебя. Варвара . Так нешто она виновата! Мать на нее нападает, и ты тоже. А еще говоришь, что любишь жену. Скучно мне глядеть-то на тебя. (Отворачивается.) Кабанов . Толкуй тут! Что ж мне делать-то? Варвара . Знай свое дело — молчи, коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь — переминаешься? По глазам вижу, что у тебя и на уме-то. Кабанов . Ну, а что? Варвара . Известно что. К Савелу Прокофьичу хочется, выпить с ним. Что, не так, что ли? Кабанов . Угадала, брат. Катерина . Ты, Тиша, скорей приходи, а то маменька опять браниться станет. Варвара . Ты проворней, в самом деле, а то знаешь ведь! Кабанов . Уж как не знать! Варвара . Нам тоже не велика охота из-за тебя брань-то принимать. Кабанов . Я мигом. Подождите! (Уходит.)Явление седьмое
Катерина и Варвара .
Катерина . Так ты, Варя, жалеешь меня? Варвара (глядя в сторону). Разумеется, жалко. Катерина . Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.) Варвара . За что ж мне тебя не любить-то! Катерина . Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.Молчание.
Знаешь, мне что в голову пришло?
Варвара . Что? Катерина . Отчего люди не летают! Варвара . Я не понимаю, что ты говоришь. Катерина . Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.) Варвара . Что ты выдумываешь-то? Катерина (вздыхая). Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем. Варвара . Ты думаешь, я не вижу? Катерина . Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собою водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы — у нас полон дом был странниц да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было! Варвара . Да ведь и у нас то же самое. Катерина . Да здесь все как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается! А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила — не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то. Варвара . А что же? Катерина (помолчав). Я умру скоро. Варвара . Полно, что ты! Катерина . Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то. Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или... уж и не знаю. Варвара . Что же с тобой такое? Катерина (берет ее за руку). А вот что, Варя, быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что. (Хватается за голову рукой.) Варвара . Что с тобой? Здорова ли ты? Катерина . Здорова... Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану — мыслей никак не соберу, молиться — не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себя совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубит меня, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы; а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо, и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду... Варвара . Ну? Катерина . Да что же это я говорю тебе: ты — девушка. Варвара (оглядываясь). Говори! Я хуже тебя. Катерина . Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне. Варвара . Говори, нужды нет! Катерина . Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись... Варвара . Только не с мужем. Катерина . А ты почем знаешь? Варвара . Еще бы не знать!.. Катерина . Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другова люблю? Варвара . Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть. Катерина . Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой! Варвара . Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет. Катерина . Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи! Варвара . Чего ты так испугалась? Катерина . Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете. Варвара . А вот погоди, там увидим. Катерина . Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хочу! Варвара . А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!Входит барыня с палкой и два лакея в треугольных шляпах сзади.
Явление восьмое
Те же и барыня .
Барыня . Что, красавицы? Что тут делаете? Молодцов поджидаете, кавалеров? Вам весело? Весело? Красота-то ваша вас радует? Вот красота-то куда ведет. (Показывает на Волгу.) Вот, вот, в самый омут!Варвара улыбается.
Что смеетесь! Не радуйтесь! (Стучит палкой.) Все в огне гореть будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой! (Уходя.) Вон, вон куда красота-то ведет! (Уходит.)
Явление девятое
Катерина и Варвара .
Катерина . Ах, как она меня испугала! я дрожу вся, точно она пророчит мне что-нибудь. Варвара . На свою бы тебе голову, старая карга! Катерина . Что она сказала такое, а? Что она сказала? Варвара . Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, — грозит на них палкой да кричит (передразнивая): «Все гореть в огне будете!» Катерина (зажмуриваясь). Ах, ах, перестань! У меня сердце упало. Варвара . Есть чего бояться! Дура старая... Катерина . Боюсь, до смерти боюсь! Все она мне в глазах мерещится.Молчание.
Варвара (оглядываясь). Что это братец нейдет, вон, никак, гроза заходит. Катерина (с ужасом). Гроза! Побежим домой! Поскорее! Варвара . Что ты, с ума, что ли, сошла! Как же ты без братца-то домой покажешься? Катерина . Нет, домой, домой! Бог с ним! Варвара . Да что ты уж очень боишься: еще далеко гроза-то. Катерина . А коли далеко, так, пожалуй, подождем немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше! Варвара . Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься. Катерина . Да все-таки лучше, все покойнее; дома-то я к образам да богу молиться! Варвара . Я и не знала, что ты так грозы боишься. Я вот не боюсь. Катерина . Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!Гром.
Кабанов входит.
Варвара . Вот братец идет. (Кабанову.) Беги скорей!Гром.
Катерина . Ах! Скорей, скорей!Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски.
Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
Первая половина XIX в. Вымышленный приволжский городок Калинов. Общественный сад на высоком берегу Волги. Местный механик-самоучка Кулигин беседует с молодыми людьми - Кудряшом, приказчиком богатого купца Дикого, и мещанином Шапкиным - о грубых выходках и самодурстве Дикого. Затем появляется Борис, племянник Дикого, который в ответ на расспросы Кулигина рассказывает, что его родители жили в Москве, дали ему образование в Коммерческой академии и оба умерли во время эпидемии. Он же приехал к Дикому, оставив сестру у материнской родни, чтобы получить часть наследства бабушки, которое Дикой должен ему отдать согласно завещанию, если Борис будет к нему почтителен. Все его уверяют: на таких условиях Дикой никогда не отдаст ему денег. Борис жалуется Кулигину, что никак не может привыкнуть к жизни в доме Дикого, Кулигин рассказывает о Калинове и завершает свою речь словами: «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!»
Калиновцы расходятся. Вместе с другой женщиной появляется странница Феклуша, хвалящая город за «бла-а-лепие», а дом Кабановых за особую щедрость к странникам. «Кабановы?» - переспрашивает Борис: «Ханжа, сударь, нищих оделяет, а домашних заела совсем», - поясняет Кулигин. Выходит Кабанова в сопровождении дочери Варвары и сына Тихона с женой Катериной. Она ворчит на них, но наконец уходит, разрешив детям пройтись по бульвару. Варвара отпускает Тихона тайком от матери выпить в гостях и, оставшись вдвоём с Катериной, беседует с ней о домашних отношениях, о Тихоне. Катерина рассказывает о счастливом детстве в родительском доме, о своих горячих молитвах, о том, что она переживает в храме, воображая ангелов в солнечном луче, падающем из купола, мечтает раскинуть руки и полететь и, наконец, признается, что с ней происходит «неладное что-то». Варвара догадывается, что Катерина кого-то полюбила, и обещает по отъезде Тихона устроить свидание. Это предложение приводит Катерину в ужас. Появляется сумасшедшая барыня, грозящая тем, что «красота-то в самый омут ведёт», и пророчит адские муки. Катерина страшно пугается, а тут ещё «гроза заходит», она торопит Варвару домой к образам молиться.
Второе действие, происходящее в доме Кабановых, начинается разговором Феклуши с горничной Глашей. Странница расспрашивает о домашних делах Кабановых и передаёт баснословные рассказы о дальних странах, где люди с пёсьими головами «за неверность» и т. п. Появившиеся Катерина и Варвара, собирающие Тихона в дорогу, продолжают разговор об увлечении Катерины, Варвара называет имя Бориса, передаёт от него поклон и уговаривает Катерину спать с ней в беседке в саду после отъезда Тихона. Выходят Кабаниха и Тихон, мать велит сыну строго наказывать жене, как жить без него, Катерину унижают эти формальные наказы. Но, оставшись наедине с мужем, она умоляет его взять её в поездку, после его отказа пытается дать ему страшные клятвы в верности, но Тихон и слушать их не хочет: «Мало ли что придёт в голову...» Вернувшаяся Кабаниха приказывает Катерине кланяться мужу в ноги. Тихон уезжает. Варвара, уходя гулять, сообщает Катерине, что они будут ночевать в саду, и даёт ей ключ от калитки. Катерина не хочет его брать, потом, поколебавшись, прячет в карман.
Следующее действие происходит на скамейке у ворот кабановского дома. Феклуша и Кабаниха беседуют о «последних временах», Феклуша говорит, что «за грехи наши» «время в умаление приходить стало», рассказывает о железной дороге («змия огненного стали запрягать»), о суете московской жизни как дьявольском наваждении. Обе ждут ещё худших времён. Появляется Дикой с жалобами на свою семью, Кабаниха упрекает его за беспорядочное поведение, он пытается ей грубить, но она это быстро пресекает и уводит его в дом выпить и закусить. Пока Дикой угощается, приходит присланный семьёй Дикого Борис, чтобы узнать, где глава семейства. Выполнив поручение, с тоской восклицает о Катерине: «Хоть бы одним глазком взглянуть на неё!» Вернувшаяся Варвара велит ему ночью приходить к калитке в овраге за кабановским садом.
Вторая сцена представляет ночное гулянье молодёжи, на свидание к Кудряшу выходит Варвара и велит Борису подождать - «дождёшься чего-нибудь». Происходит свидание Катерины и Бориса. После колебаний, мыслей о грехе Катерина не в силах противиться проснувшейся любви. «Что меня жалеть - никто не виноват, - сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю (обнимает Бориса). Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?»
Всё четвёртое действие, происходящее на улицах Калинова, - на галерее полуразрушенного здания с остатками фрески, представляющей геенну огненную, и на бульваре, - идёт на фоне собирающейся и наконец разразившейся грозы. Начинается дождь, и на галерею входят Дикой и Кулигин, который принимается уговаривать Дикого дать денег на установку солнечных часов на бульваре. В ответ Дикой его всячески бранит и даже грозит объявить разбойником. Стерпев брань, Кулигин начинает просить денег на громоотвод. Тут уж Дикой уверенно заявляет, что от посланной в наказание грозы «шестами да рожнами какими-то, прости Господи, обороняться» грех. Сцена пустеет, затем на галерее встречаются Варвара и Борис. Она сообщает о возвращении Тихона, слезах Катерины, подозрениях Кабанихи и выражает опасение, что Катерина признается мужу в измене. Борис умоляет отговорить Катерину от признания и исчезает. Входят остальные Кабановы. Катерина с ужасом ждёт, что её, не покаявшуюся в грехе, убьёт молнией, появляется сумасшедшая барыня, грозящая адским пламенем, Катерина не может более крепиться и прилюдно признается мужу и свекрови в том, что «гуляла» с Борисом. Кабаниха злорадно заявляет: «Что, сынок! Куда воля-то ведёт; Вот и дождался!»
Последнее действие снова на высоком берегу Волги. Тихон жалуется Кулигину на своё семейное горе, на то, что мать говорит о Катерине: «Её надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась!» «А я её люблю, мне её жаль пальцем тронуть». Кулигин советует простить Катерину, но Тихон объясняет, что при Кабанихе это невозможно. Не без жалости говорит он и о Борисе, которого дядя посылает в Кяхту. Входит горничная Глаша и сообщает, что Катерина исчезла из дома. Тихон боится, как бы «она с тоски-то на себя руки не наложила!», и вместе с Глашей и Кулигиным уходит искать жену.
Появляется Катерина, она жалуется на своё отчаянное положение в доме, а главное - на страшную тоску по Борису. Её монолог заканчивается страстным заклинанием: «Радость моя! Жизнь моя, душа моя, люблю тебя! Откликнись!» Входит Борис. Она просит его взять её с собой в Сибирь, но понимает, что отказ Бориса вызван действительно полной невозможностью уехать вместе с ней. Она благословляет его в путь, жалуется на гнетущую жизнь в доме, на отвращение к мужу. Навсегда простившись с Борисом, Катерина начинает в одиночестве мечтать о смерти, о могиле с цветочками и птицах, которые «прилетят на дерево, будут петь, детей заведут». «Опять жить?» - с ужасом восклицает она. Подойдя к обрыву, она прощается с уехавшим Борисом: «Друг мой! Радость моя! Прощай!» и уходит.
Сцена заполняется встревоженным народом, в толпе и Тихон с матерью. За сценой слышен крик: «Женщина в воду бросилась!» Тихон порывается бежать к ней, но мать его не пускает со словами: «Прокляну, коли пойдёшь!» Тихон падает на колени. Через некоторое время Кулигин вносит тело Катерины. «Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней, что хотите! Тело её здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша; она теперь перед судией, который милосерднее вас!»
Бросаясь к Катерине, Тихон обвиняет мать: «Маменька, вы её погубили!» и, не обращая внимания на грозные окрики Кабанихи, падает на труп жены. «Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!» - этими словами Тихона завершается пьеса.
Пересказала
